Цитаты со словом «малые»
Миновали вокзалы, переползли через сугроб и опять зашагали посредине узких переулков вдоль заборов, разделенных деревянными домишками и запертыми наглухо воротами.
Маленькие окна отсвечивали кое-где желтокрасным пятнышком лампадки… Темь, тишина, сон беспробудный.
Рядом со мной, у входа в
Малый театр, сидит единственный в Москве бронзовый домовладелец, в том же самом заячьем халатике, в котором он писал «Волки и овцы». На стене у входа я читаю афишу этой пьесы и переношусь в далекое прошлое.
К подъезду
Малого театра, утопая железными шинами в несгребенном снегу и ныряя по ухабам, подползла облезлая допотопная театральная карета. На козлах качался кучер в линючем армяке и вихрастой, с вылезшей клочьями паклей шапке, с подвязанной щекой. Он чмокал, цыкал, дергал веревочными вожжами пару разномастных, никогда не чищенных «кабысдохов», из тех, о которых популярный в то время певец Паша Богатырев пел в концертах слезный романс...
Так шли годы, пока не догадались выяснить причину. Оказалось, что повороты (а их было два: один — под углом
Малого театра, а другой — на площади, под фонтаном с фигурами скульптора Витали) были забиты отбросами города.
На последней неделе Великого поста грудной ребенок «покрикастее» ходил по четвертаку в день, а трехлеток — по гривеннику. Пятилетки бегали сами и приносили тятькам, мамкам, дяденькам и тетенькам «на пропой души» гривенник, а то и пятиалтынный. Чем больше становились дети, тем больше с них требовали родители и тем
меньше им подавали прохожие.
О. П. Киреева была знакома с нашей семьей, и часто ее
маленькая дочка Леля бывала у нас, и мы с женой бывали в ее маленькой квартирке в третьем этаже промозглого грязно-желтого здания, под самой каланчой.
Высунулся
малый из тряпок и тычет культяпой ручонкой — будто козу делает…
Кончилось отправлением в участок, откуда
малого снесли в ночлежку, а Сашку Кочергу препроводили по характеру болезни в Мясницкую больницу, и больше ее в ночлежке не видали.
Малый бойкий, ловкий и от лесной жизни сильный и выносливый.
Целый день полуголодный, босой или в рваных опорках зимой, видит
малый на улицах вольных ребятишек и пристает к ним…
Шесть дней рыщут — ищут товар по частным домам, усадьбам, чердакам, покупают целые библиотеки у наследников или разорившихся библиофилов, а «стрелки» скупают повсюду книги и перепродают их букинистам, собиравшимся в трактирах на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и на
Малой Лубянке.
Положим, это еще Кречинский делал. Но Сухаревка выше Кречинского. Часы или булавку долго ли подменить! А вот подменить дюжину штанов — это может только Сухаревка. Делалось это так: ходят
малые по толкучке, на плечах у них перекинуты связки штанов, совершенно новеньких, только что сшитых, аккуратно сложенных.
Около селедочниц, сидящих рядами и торгующих вонючей обжоркой, жулья
меньше; тут только снуют, тоже шайками, бездомные ребятишки, мелкие карманники и поездошники, таскающие у проезжих саквояжи из пролеток.
— Сказал два,
меньше ни копья!
С ним, уже во время работ, я спускался второй раз в Неглинку около
Малого театра, где канал делает поворот и где русло было так забито разной нечистью, что вода едва проходила сверху узкой струйкой: здесь и была главная причина наводнений.
За десятки лет после левачевской перестройки снова грязь и густые нечистоты образовали пробку в повороте канала под Китайским проездом, около
Малого театра. Во время войны наводнение было так сильно, что залило нижние жилые этажи домов и торговые заведения, но никаких мер сонная хозяйка столицы — городская дума не принимала.
Только в 1926 году взялся за Неглинку Моссовет и, открыв ее от
Малого театра, под который тогда подводился фундамент, до половины Свердловской площади, вновь очистил загрязненное русло и прекратил наводнения.
Я прошел к
Малому театру и, продрогший, промочив ноги и нанюхавшись запаха клоаки, вылез по мокрой лестнице. Надел шубу, которая меня не могла согреть, и направился в редакцию, где сделал описание работ и припомнил мое старое путешествие в клоаку.
А случилось так, что именно эта самая
маленькая, не замеченная вовремя дырка оказалась причиной многих моих приключений.
Самым страшным был выходящий с Грачевки на Цветной бульвар
Малый Колосов переулок, сплошь занятый полтинными, последнего разбора публичными домами. Подъезды этих заведений, выходящие на улицу, освещались обязательным красным фонарем, а в глухих дворах ютились самые грязные тайные притоны проституции, где никаких фонарей не полагалось и где окна завешивались изнутри.
Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой
маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на фоне радужного круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.
Большой взял за голову,
маленький — за ноги, и понесли, как бревно.
Маленький наклонился, а потом выпрямился...
Это уж у воров так заведено, — чтобы хлопот
меньше и им и нам.
Испитой юноша, на вид лет семнадцати, в лакированных сапогах, в венгерке и в новом картузе на затылке, стуча дном водочного стакана по столу, убедительно доказывал что-то
маленькому потрепанному человечку...
Маленьких персонажей перешиваешь по-своему: итальянца делаешь греком, англичанина — американцем, лакея — горничной…
Возвращаясь часу во втором ночи с
Малой Грузинской домой, я скользил и тыкался по рытвинам тротуаров Живодерки. Около одного из редких фонарей этой цыганской улицы меня кто-то окликнул по фамилии, и через минуту передо мной вырос весьма отрепанный, небритый человек с актерским лицом. Знакомые черты, но никак не могу припомнить.
Картина, достойная описания:
маленькая комната, грязный стол с пустыми бутылками, освещенный жестяной лампой; налево громадная русская печь (помещение строилось под кухню), а на полу вповалку спало более десяти человек обоего пола, вперемежку, так тесно, что некуда было поставить ногу, чтобы добраться до стола.
Он целый день проводил в конторе, в
маленькой избушке при лесном складе, в глухом месте, невдалеке от товарной станции железной дороги.
Однажды затащили его приятели в
Малый театр на «Женитьбу», и он услыхал: «У вас нога петушья!» — вскочил и убежал из театра.
Через минуту профессор, миновав ряд шикарных комнат, стал подниматься по узкой деревянной лестнице на антресоли и очутился в
маленькой спальне с низким потолком.
За Нарышкинским сквером, на углу
Малой Дмитровки, против Страстного монастыря, в старинном барском доме много лет помещалось «Общество любителей художеств», которое здесь устраивало модные тогда «Периодические выставки».
На них почти постоянно бывал художник-любитель К. С. Шиловский, впоследствии актер
Малого театра Лошивский, человек живой, талантливый, высокообразованный.
В учениках у него всегда было не
меньше шести мальчуганов. И работали по хозяйству и на посылушках, и краску терли, и крыши красили, но каждый вечер для них ставился натурщик, и они под руководством самого Грибкова писали с натуры.
«Треисподняя» занимала такую же по величине половину подземелья и состояла из коридоров, по обеим сторонам которых были большие каморки, известные под названием:
маленькие — «адских кузниц», а две большие — «чертовых мельниц».
Круглые сутки в
маленьких каморках делалось дело: то «тырбанка сламу», то есть дележ награбленного участниками и продажа его, то исполнение заказов по фальшивым паспортам или другим подложным документам особыми спецами.
Уже в конце восьмидесятых годов он появился в Москве и сделался постоянным сотрудником «Русских ведомостей» как переводчик, кроме того, писал в «Русской мысли». В Москве ему жить было рискованно, и он ютился по
маленьким ближайшим городкам, но часто наезжал в Москву, останавливаясь у друзей. В редакции, кроме самых близких людей, мало кто знал его прошлое, но с друзьями он делился своими воспоминаниями.
Сарай этот имеет
маленькое отделение, еще более зловонное, в котором живет сторож заведующего очисткой бойни Мокеева.
Полуграмотный кустарь-ящичник,
маленький, вихрастый, в неизменной поддевке и смазных сапогах, когда уже кончились прения, попросил слова; и его звонкий резкий тенор сменил повествование врача Попандополо, рисовавшего ужасы Охотного ряда. Миазмы, бациллы, бактерии, антисанитария, аммиак… украшали речь врача.
В девяностых годах прошлого столетия разбогатевшие страховые общества, у которых кассы ломились от денег, нашли выгодным обратить свои огромные капиталы в недвижимые собственности и стали скупать земли в Москве и строить на них доходные дома. И вот на Лубянской площади, между Большой и
Малой Лубянкой, вырос огромный дом. Это дом страхового общества «Россия», выстроенный на владении Н. С. Мосолова.
В соседнем флигеле дома Мосолова помещался трактир Гусенкова, а во втором и третьем этажах — меблированные комнаты. Во втором этаже номеров было около двадцати, а в верхнем — немного
меньше. В первый раз я побывал в них в 1881 году, у актера А. Д. Казакова.
Через несколько минут легкий стук в дверь, и вошел важный барин в ермолке с кисточкой, в турецком халате с красными шнурами. Не обращая на нас никакого внимания, он прошел, будто никого и в комнате нет, сел в кресло и стал барабанить пальцами по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал. В
маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин открыл глаза, зевнул широко и хлопнул в ладоши.
— Ванька
малый! Принеси-ка полштоф водки алой!
— Ванька
малый, ты малый бывалый, нет ли для меня у тебя невесты на примете?
— Ванька
малый! А как из моей деревни пишут? Живут ли мои крепостные богато?
Впечатление жуткое, несмотря на вполне приличную семейную обстановку средней руки; даже пара канареек перекликалась в глубокой нише
маленького окна.
А вот этот шкафчик, — мой собеседник указал на глубокую нишу, на деревянных новых полочках которой стояли бутылки с наливками и разная посуда, — этот шкафчик ни больше ни
меньше, как каменный мешок.
Другой рукой князя был еще более приближенный человек — его бессменный камердинер Григорий Иванович Вельтищев,
маленький, с большими усами.
Его отводят в одну из камер,
маленькие окна которой прямо глядят на генерал-губернаторский дом, но снаружи сквозь них ничего не видно: сверх железной решетки окна затянуты частой проволочной сеткой, заросшей пылью.
До того времени было в Москве единственное «депо пиявок», более полвека помещавшееся в
маленьком сереньком домике, приютившемся к стене Страстного монастыря.
Цитаты из русской классики со словом «малые»
Ассоциации к слову «малые»
Предложения со словом «малый»
- В таких условиях у фрилансера остаётся гораздо меньше времени на продвижение, так как постоянно приходится перекраивать свои рабочие планы и адаптироваться к уникальным ситуациям.
- А тюленёнок за ночь будто похудел, будто ещё меньше стал, только глаза по-прежнему огромные и горькие такие, заплаканные.
- И напоминали старых людей, которые в преклонные года стали меньше ростом.
- (все предложения)
Предложения со словом «малое»
- В таких условиях у фрилансера остаётся гораздо меньше времени на продвижение, так как постоянно приходится перекраивать свои рабочие планы и адаптироваться к уникальным ситуациям.
- А тюленёнок за ночь будто похудел, будто ещё меньше стал, только глаза по-прежнему огромные и горькие такие, заплаканные.
- И напоминали старых людей, которые в преклонные года стали меньше ростом.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «малый»
Сочетаемость слова «малое»
Что (кто) бывают «малыми»
Значение слова «малый»
МА́ЛЫЙ1, -ая, -ое; мал, мала́, мало́ и ма́ло; ме́ньше, ме́ньший, мале́йший. 1. (полные формы употребляются преимущественно при сопоставлении однородных предметов, а также в книжной или устарелой речи). Незначительный по величине, размерам; противоп. большой и (для краткой формы) велик.
МА́ЛЫЙ2, -ого, м. 1. Прост. Парень, юноша, подросток. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова МАЛЫЙ
Афоризмы русских писателей со словом «малый»
Дополнительно