Неточные совпадения
«Московские ведомости»
были правительственной газетой, обеспеченной обязательными казенными объявлениями, которые давали огромный доход арендатору их, но расходились они около трех-четырех тысяч, и это
было выгодно издателю, потому что каждый лишний подписчик является убытком: печать и бумага
дороже стоили.
Рядом с А.П. Лукиным писал судебный отчет Н.В. Юнгфер, с которым я не раз уже встречался в зале суда на крупных процессах. Около него писал хроникер, дававший важнейшие известия по Москве и место которого занял я: редакция никак не могла ему простить, что он доставил подробное описание освящения храма Спасителя ровно за год раньше его освящения, которое
было напечатано и возбудило насмешки над газетой. Прямо против двери на темном фоне
дорогих гладких обоев висел единственный большой портрет Н.С. Скворцова.
И рассказал он мне в подробностях до мелочей всю кражу у Бордевиля: как при его главном участии увезли шкаф, отправили по Рязанской
дороге в Егорьевск, оттуда на лошади в Ильинский погост, в Гуслицы, за двенадцать верст от станции по
дороге в Запонорье, где еще у разбойника Васьки Чуркина
был притон.
Это
был второй случай молниеносной холеры. Третий я видел в глухой степи, среди артели косцов, возвращавшихся с полевых работ на родину. Мы ехали по жаре шагом. Впереди шли семеро косцов. Вдруг один из них упал, и все бросились вперед по
дороге бежать. Остался только один, который наклонился над упавшим, что-то делал около него, потом бросился догонять своих. Мы поскакали наперерез бежавшим и поймали последнего.
Двое вернулись, смело подошли к нам и объяснили, что они воронежские,
были на сенокосе, отработали и шли домой. Их
было одиннадцать человек, но
дорогой четверо умерли.
Подбираясь к толпе, я взял от театра направо к шоссе и пошел по заброшенному полотну железной
дороги, оставшейся от выставки: с нее
было видно поле на далеком расстоянии.
Многие сотни! А сколько еще
было таких, кто не в силах
был идти и умер по пути домой. Ведь после трупы находили на полях, в лесах, около
дорог, за двадцать пять верст от Москвы, а сколько умерло в больницах и дома! Погиб и мой извозчик Тихон, как я узнал уже после.
Дело пошло. Деньги потекли в кассу, хотя «Новости дня» имели подписчиков меньше всех газет и шли только в розницу, но вместе с «пюблисите» появились объявления, и расцвел А.Я. Липскеров. Купил себе роскошный особняк у Красных Ворот. Зеркальные стекла во все окно, сад при доме,
дорогие запряжки, роскошные обеды и завтраки, — все время
пьют и
едят. Ложа в театре, ложа на скачках, ложа на бегах.
Рыбная ловля
была единственным бессменным удовольствием Н.И. Пастухова с детства до его смерти. Не самая ловля, не добыча рыбы, а часы в природе
были ему
дороги.
— Вчера мне исправник Афанасьев дал.
Был я у него в уездном полицейском управлении, а он мне его по секрету и дал. Тут за несколько лет собраны протоколы и вся переписка о разбойнике Чуркине. Я
буду о нем роман писать. Тут все его похождения, а ты съезди в Гуслицы и сделай описание местностей, где он орудовал. Разузнай, где он бывал, трактиры опиши,
дороги, притоны… В Законорье у него домишко
был, подробнее собери сведения. Я тебе к становому карточку от исправника дам, к нему и поедешь.
Действительно,
была у него шайчонка, грабил по
дорогам, купоны фальшивые от серий печатал, — да кто у нас их не печатает, — а главное, ходил по фабрикам.
Экипажи он заказывал себе самые
дорогие и, легко и приветливо знакомясь со всеми, угощал при этом всех такими лукулловскими обедами, что среди всей прислуги ресторанов и отелей известен
был под лестным именем «боярина».
Когда предложены
были тосты за всех почетных посетителей, один из представителей муниципалитета попросил слова, поднял бокал за присутствовавшего на банкете представителя широко распространенной газеты, издающейся в Москве, этой исторической колыбели России, близкой, понятной и
дорогой всему просвещенному миру.
Сына Н.И. Пастухов обожал, и во всем живом мире не
было существа ему более близкого и
дорогого, а между тем и хоронить его старику пришлось при совершенно исключительных условиях.
Желание это
было исполнено, и он, узнав, что сын доживает последние минуты своей сравнительно молодой жизни, поднял глаза к потолку, как бы желая взором проникнуть сквозь все материальные преграды туда, где угасала эта
дорогая для него жизнь.
Не только провести, но даже и перенести его по лестнице в квартиру сына не
было никакой возможности, и старика только в креслах подкатили к двери передней в ту минуту, когда сверху мимо него пронесли гроб с
дорогим ему прахом.
Дорогая затея
была тогда издавать ежемесячный журнал, конкурирующий с петербургскими известными изданиями: «Отечественными записками» и «Вестником Европы».
Здесь не
было в помине
дорогих вин, как тогда; зато
были прекрасные домашние наливки и запеканки; единственное вино, которое подавалось на этих обедах,
было превосходное кахетинское.
Всю ночь громыхали по булыжным мостовым длинные обозы отходников, заменявших тогда канализацию, но и с перенесением из Анненгофской рощи свалки нечистот к Сортировочной станции Московско-Казанской железной
дороги все-таки еще в нее сливались нечистоты, и название «Анненгофская роща»
было только в указателях Москвы и официальных сообщениях, — в народе ее знали испокон века и до последних дней только под одним названием: «Говенная роща!»
Меня, — продолжал рассказ В.М. Дорошевич, — принял судебный следователь Баренцевич, которому я отрекомендовался репортером: «Опоздали, батенька! Гиляровский из „Русских ведомостей“ уже
был и все знает. Только сейчас вышел… Вон едет по
дороге!» Я
был оскорблен в лучших своих чувствах, и как я тебя в тот миг ненавидел!
— Ведь все эти железные павильоны остались от прежней Московской Всероссийской выставки на Ходынке. Вот их-то в Петербурге, экономии ради, и решили перевезти сюда, хотя, говоря по совести, и новые не обошлись бы
дороже. А зато, если бы стояли эти здания на своих местах, так не
было бы на Ходынке тех рвов и ям, которые даже заровнять не догадались устроители, а ведь в этих-то ямах и погибло больше всего народу.
Тут же мне вручили пакет, в котором
было пятнадцать новеньких, номер за номером, радужных сторублевок, билет на шелковой материи от министерства путей сообщения на бесплатный проезд в первом классе по всей сети российских железных
дорог до 1 января 1897 года и тут же на веленевой бумаге открытый лист от Комитета выставки, в котором просят «не отказать в содействии В.А. Гиляровскому, которому поручено озаботиться возможно широким распространением сведений о выставке».
— Нанял я его за трояк. Боялся доверить малому, справится ли? А Кобылин говорит: «Ручаюсь за него, как за себя!» Молодчиной малый оказался: то шагом с моим чалым, а то наметом пустит. Я ему кричу, а он и не слушает. Разговорились
дорогой, и малый мне понравился. Без места он в то время
был. Я его к себе и принанял. Как родной он мне вскоре стал.
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили по степи, спрашивали у всех. Полковнику другой же день обо всем рассказали, — а он в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно
быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик
дорогой подарили, так она его на шее носила. Чуть что — в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.