Неточные совпадения
И одна главная дорога с юга на север, до Белого моря, до Архангельска — это Северная Двина. Дорога летняя. Зимняя дорога, по которой из Архангельска зимой рыбу возят,
шла вдоль Двины, через села и деревни. Народ селился, конечно, ближе к пути, к рекам, а там, дальше глушь беспросветная
да болота непролазные, диким зверем населенные…
Да и народ такой же дикий блудился от рождения до веку в этих лесах… Недаром говорили...
Так и
пошло — ушкуйник.
Да только ненадолго!
— Бились со мной, бились на всех кораблях и присудили меня
послать к Фофану на усмирение. Одного имени Фофана все, и офицеры и матросы, боялись. Он и вокруг света сколько раз хаживал, и в Ледовитом океане за китом плавал. Такого зверя, как Фофан, отродясь на свете не бывало: драл собственноручно, меньше семи зубов с маху не вышибал,
да еще райские сады на своем корабле устраивал.
—
Да мы, Порфирий Леонидович, не покажем их… — Но как раз в эту минуту влетел инспектор, удивившийся, что после звонка перемены класс не выходит, — и
пошла катавасия! К утру мышей не было.
Это был июнь 1871 года. Холера уже началась. Когда я пришел пешком из Вологды в Ярославль, там участились холерные случаи, которые главным образом проявлялись среди прибрежного рабочего народа, среди зимогоров-грузчиков. Холера помогла мне выполнить заветное желание попасть именно в бурлаки,
да еще в лямочники, в те самые, о которых Некрасов сказал: «То бурлаки
идут бичевой…»
Так разве для этого тогда в бурлаки
шли, как теперь, чтобы получить путинные
да по домам разбрестись?
— Помалкивай. Быдто слова не слышал. Сболтнешь раньше,
пойдет блекотанье, ничего не выйдет, а то и беду наживешь… Станицу собирать надо сразу, чтобы не остыли… Наметим, стало быть, кого надо, припасем лодку —
да сразу и ухнем…
Как-то после обеда артель
пошла отдыхать, я надел козловые с красными отворотами и медными подковками сапоги, новую шапку и жилетку праздничную и
пошел в город, в баню, где я аккуратно мылся, в номере, холодной водой каждое воскресенье, потому что около пристаней Волги противно
да и опасно было по случаю холеры купаться.
И до того ли было! Взять хоть полк. Ведь это был 1871 год, а в полку не то что солдаты, и мы, юнкера, и понятия не имели, что
идет франко-прусская война, что в Париже коммуна… Жили своей казарменной жизнью и, кроме разве как в трактир,
да и то редко, никуда не ходили, нигде не бывали, никого не видали, а в трактирах в те времена ни одной газеты не получалось —
да и читать их все равно никто бы не стал…
— Господа,
да что же вы танцевать не
идете? Пойдемте!
—
Да и притом видите, какие у нас сапоги? Мы не
пойдем.
Покойно жил, о паспорте никто не спрашивал. Дети меня любили и прямо вешались на меня.
Да созорничать дернула нелегкая. Принес в воскресенье дрова, положил к печи,
иду по коридору — вижу, класс отворен и на доске написаны мелом две строчки...
— Здесь все друг другу чужие, пока не помрут… А отсюда живы редко выходят. Работа легкая, часа два-три утром, столько же вечером, кормят сытно, а тут тебе и конец… Ну эта легкая-то работа и манит всякого… Мужик сюда мало
идет, вреды боится, а уж если
идет какой, так либо забулдыга, либо пропоец… Здесь больше отставной солдат работает али никчемушный служащий, что от дела отбился. Кому сунуться некуда… С голоду
да с холоду…
Да наш брат, гиляй бездомный, который, как медведь, любит летом волю, а зимой нору…
— Все, брательник, так думают. А как
пойдут колики
да завалы, от хлеба отобьет — другое запоешь… Ну
да ладно, об этом подумаем… Ужо увидим.
Рассказал мне Николин, как в самом начале выбирали пластунов-охотников: выстроили отряд и вызвали желающих умирать, таких, кому жизнь не дорога, всех готовых
идти на верную смерть,
да еще предупредили, что ни один охотник-пластун родины своей не увидит. Много их перебили за войну, а все-таки охотники находились. Зато житье у них привольное, одеты кто в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им за отличие больше дают.
—
Да иди, хоть и жаль тебя, а ты там по месту, таких чертей там ищут.
—
Да часа в три дойдете. Только
идите по мокрому песку, не сворачивайте в лес, а то, как попадете на траву, провалитесь, засосет.
Скрылся Ярославль.
Пошли тальники, сакмы
да ухвостья. Голова кругом
идет от воспоминаний.
—
Да, знаешь, в день коронации и вдруг «Горькая судьбина»… Пусть она на второй, на третий день
идет. Только не в первый.
И в день коронации
шло у нас «Светит,
да не греет», а в слободе «Ворона в павлиньих перьях» и «Недоросль»…
Накалит солнышко затылок-то, голова, как чугун, кипит, а ты, согнувшись в три погибели, — косточки скрипят, —
идешь да идешь, и пути не видать, глаза потом залило, а душа-то плачется, а слеза-то катится, — эхма, Олеша, помалкивай!
— Да, сударь, всякому люду к нам теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой, а к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да ведь и то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них там… ну, а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает — а время-то, между тем,
идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну,
да уж попробовать не куды
пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович.
Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог
послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Частный пристав.
Да так, как вы приказывали. Квартального Пуговицына я
послал с десятскими подчищать тротуар.