Другие были до такой степени черны и гадки, что, когда хозяин привел Бельтова в ту, которую назначил, и заметил: «Кабы эта была не проходная, я бы
с нашим удовольствием», — тогда Бельтов стал
с жаром убеждать, чтоб он уступил ему ее; содержатель, тронутый его красноречием, согласился и цену
взял не обидную
себе.
За два дни до обеда начались репетиции и приготовления Вавы; мать наряжала ее
с утра до ночи, хотела даже заставить ее явиться в каком-то красном бархатном платье, потому что оно будто бы было ей к лицу, но уступила совету своей кузины, ездившей запросто к губернаторше и которая думала, что она знает все моды, потому что губернаторша обещала ее
взять на будущее лето
с собой в Карлсбад.
Хандра Бельтова, впрочем, не имела ни малейшей связи
с известным разговором за шестой чашкой чаю; он в этот день встал поздно,
с тяжелой головой;
с вечера он долго читал, но читал невнимательно, в полудремоте, — в последние дни в нем более и более развивалось какое-то болезненное не по
себе, не приходившее в ясность, но располагавшее к тяжелым думам, — ему все чего-то недоставало, он не мог ни на чем сосредоточиться; около часу он докурил сигару, допил кофей, и, долго думая,
с чего начать день, со чтения или
с прогулки, он решился на последнее, сбросил туфли, но вспомнил, что дал
себе слово по утрам читать новейшие произведения по части политической экономии, и потому надел туфли,
взял новую сигару и совсем расположился заняться политической экономией, но, по несчастию, возле ящика
с сигарами лежал Байрон; он лег на диван и до пяти часов читал — «Дон-Жуана».