Неточные совпадения
На другой день утром Тит, Настасья и двое лакеев валялись в ногах у Марьи Валериановны, утирая слезы и умоляя ее
спасти их. Столыгин велел им или привести барыню с
сыном, или готовиться в смирительный дом и потом на поселение. Седой и толстый Тит ревел, как ребенок, приговаривая...
Марья Валериановна явилась домой не как виноватая и беглая жена, а с полным сознанием своей правоты и своего призвания быть защитницей
сына. Она покойно и твердо объявила Столыгину, что возвратилась только для того, чтобы
спасти совершенно невинных людей от его бешенства, но что она решилась не жертвовать более
сыном необузданности такого отца.
— Весь он у меня, братец, в мать пошел: умная ведь она у меня была, но тоже этакая пречувствительная и претревожная!.. Вот он тоже маленьким болен сделался; вдруг вздумала: «Ай, батюшка, чтобы
спасти сына от смерти, пойду сама в Геннадьев монастырь пешком!..» Сходила, надорвалась, да и жизнь кончила, так разве бог-то требует того?!
— Спасите, — начал он после некоторой паузы, — спасите честь и достояние России и ее самодержца, спасите нашего государя императора.
Спасите сына его, великого князя Константина Павловича, залог царской милостивой к нам доверенности.
Она
спасла сына, но потеряла душевный покой, который добыла страшной нравственной ломкой. Задушевная речь Потемкина, капнувшая на ее руку его горячая слеза вновь унесли княгиню в далекое, чудное прошлое.
Неточные совпадения
А этот другой, хорошенький, — один генеральский
сын; семейство стыдится его, я его из суда вытянул, я его
спас, а он вот как платит.
— А спасенье есть. Вот оно, легкое, радостное. Спасенье это — пролитая за нас кровь единственного
сына Бога, отдавшего себя за нас на мучение. Его мучение, его кровь
спасает нас. Братья и сестры, — опять со слезами в голосе заговорил он, — возблагодарим Бога, отдавшего единственного
сына в искупление за род человеческий. Святая кровь его…
11. Ибо
Сын Человеческий пришел взыскать и
спасти погибшее, — продолжал он читать.
Явился ко мне его
сын, вся семья, умоляя
спасти отца и главу семейства.
Но, как назло княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила людям и горничным доставлять письма молодой девушке или отправлять ее письма на почту. Года через два стали поговаривать о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный
сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго думать да откладывать, — мы ее выдадим замуж и
спасем от государственного преступника, человека без религии и правил».