Истинная жизнь, непризнанная, отринутая, стала предъявлять свои права; сколько ни отворачивались от нее, устремляясь в
бесконечную даль, — голос жизни был громок и родственен человеку, сердце и разум откликнулись на него.
Неточные совпадения
Но вскоре раздается громкий голос, говорящий, подобно Юлию Цезарю: «Чего боишься? ты меня везешь!» Этот Цезарь —
бесконечный дух, живущий в груди человека; в ту минуту, как отчаяние готово вступить в права свои, он встрепенулся; дух найдется в этом мире: это его родина, та, к которой он стремился и звуками, и статуями, и песнопениями, по которой страдал, это Jenseits [потусторонний мир (нем.).], к которому он рвался из тесной груди; еще шаг — и мир начинает возвращаться, но он не чужой уже: наука
дает на него инвеституру.
Туманная, наклонная к созерцанию и мистицизму фантазия германских народов развернулась во всем своем
бесконечном характере, приняв в себя и переработав христианство; но с тем вместе она придала религии национальный цвет, и христианство могло более
дать, нежели романтизм мог взять; даже то, что было взято ею, взято односторонно и, развившись — развилось на счет остальных сторон.
У него вихрем неслись эти мысли, и он все смотрел на нее, как смотрят в
бесконечную даль, в бездонную пропасть, с самозабвением, с негой.
Неточные совпадения
При вопросе: где ложь? в воображении его потянулись пестрые маски настоящего и минувшего времени. Он с улыбкой, то краснея, то нахмурившись, глядел на
бесконечную вереницу героев и героинь любви: на донкихотов в стальных перчатках, на
дам их мыслей, с пятидесятилетнею взаимною верностью в разлуке; на пастушков с румяными лицами и простодушными глазами навыкате и на их Хлой с барашками.
Ответ, которого он не мог найти, был тот самый, который
дал Христос Петру: он состоял в том, чтобы прощать всегда, всех,
бесконечное число раз прощать, потому что нет таких людей, которые бы сами не были виновны и потому могли бы наказывать или исправлять.
Но это нищенское существование кончилось, и впереди
бесконечной перспективой расстилалась розовая
даль, кружившая голову своей необъятностью.
Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все
дает нам право утверждать тот тезис, что Россия — страна
бесконечной свободы и духовных
далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
И хорошо, что человек или не подозревает, или умеет не видать, забыть. Полного счастия нет с тревогой; полное счастие покойно, как море во время летней тишины. Тревога
дает свое болезненное, лихорадочное упоение, которое нравится, как ожидание карты, но это далеко от чувства гармонического,
бесконечного мира. А потому сон или нет, но я ужасно высоко ценю это доверие к жизни, пока жизнь не возразила на него, не разбудила… мрут же китайцы из-за грубого упоения опиумом…»