Твоею дружбой не согрета,
Вдали шла долго жизнь моя.
И слов
последнего приветаИз уст твоих не слышал я.
Размолвкой нашей недовольный,
Ты, может, глубоко скорбел;
Обиды горькой, но невольной
Тебе простить я не успел.
Никто из нас не мог быть злобен,
Никто, тая строптивый нрав,
Был повиниться не способен,
Но каждый думал, что он прав.
И ехал я на примиренье,
Я жаждал искренно сказать
Тебе сердечное прощенье
И от тебя его принять…
Но было поздно…
А Дмитрий Федорович, которому Грушенька, улетая в новую жизнь, «велела» передать свой
последний привет и заказала помнить навеки часок ее любви, был в эту минуту, ничего не ведая о происшедшем с нею, тоже в страшном смятении и хлопотах.
И всех, всех одарила Настя
последним приветом… Светлая, небесная улыбка так и сияла на устах умиравшей… Все работники пришли, все работницы — всякому ласковое слово сказала, каждому что-нибудь отказала на память…
Неточные совпадения
Хотя печальное и тягостное впечатление житья в Багрове было ослаблено
последнею неделею нашего там пребывания, хотя длинная дорога также приготовила меня к той жизни, которая ждала нас в Уфе, но, несмотря на то, я почувствовал необъяснимую радость и потом спокойную уверенность, когда увидел себя перенесенным совсем к другим людям, увидел другие лица, услышал другие речи и голоса, когда увидел любовь к себе от дядей и от близких друзей моего отца и матери, увидел ласку и
привет от всех наших знакомых.
И было ль то
привет стране родной, // Названье ли оставленного друга, // Или тоска по жизни молодой, // Иль просто крик
последнего недуга — // Как разгадать? Что может в час такой // Наполнить сердце, жившее так много // И так недолго с смутною тревогой? // Один лишь друг умел тебя понять // И ныне может, должен рассказать // Твои мечты, дела и приключенья — // Глупцам в забаву, мудрым в поученье.
Еще
последние объятия… поцелуи…
Последний прощальный
привет Дуне, окаменевшей в своей безысходной тоске, и стройная фигурка подростка в бархатном берете резво выбежала на приютский подъезд…
В обычаях «встречного кубка», да еще в «поцелуйном обряде», когда хозяин, по старинной русской «обыклости», как выражались тогда, просил гостя или гостей не наложить охулы на его хозяйство и не побрезговать поцеловать его жену или дочь, после обнесения
последними гостей «кубком
привета», который хозяйка пригубливала первая, проявлялось и ограничивалось всякое дозволенное женщине того времени сообщение с посторонними мужчинами, кроме ее мужа, отца или брата.
«Может быть, — думал он, — встреча эта
последний мне
привет отечества,
последняя моя радость на земле!»