Неточные совпадения
Полежаева отправили на Кавказ; там он был произведен за отличие в унтер-офицеры. Годы
шли и
шли; безвыходное, скучное положение сломило его; сделаться
полицейским поэтом и петь доблести Николая он не мог, а это был единственный путь отделаться от ранца.
— Вы увидите, — отвечал умно и учтиво
полицейский. После этого, разумеется, я не продолжал разговора, собрал вещи и
пошел.
Чиновник повторил это во второй и в третьей. Но в четвертой голова ему сказал наотрез, что он картофель сажать не будет ни денег ему не даст. «Ты, — говорил он ему, — освободил таких-то и таких-то; ясное дело, что и нас должен освободить». Чиновник хотел дело кончить угрозами и розгами, но мужики схватились за колья,
полицейскую команду прогнали; военный губернатор
послал казаков. Соседние волости вступились за своих.
Месяца через полтора я заметил, что жизнь моего Квазимодо
шла плохо, он был подавлен горем, дурно правил корректуру, не оканчивал своей статьи «о перелетных птицах» и был мрачно рассеян; иногда мне казались его глаза заплаканными. Это продолжалось недолго. Раз, возвращаясь домой через Золотые ворота, я увидел мальчиков и лавочников, бегущих на погост церкви;
полицейские суетились.
Пошел и я.
Мы выбиваемся из сил, чтоб все
шло как можно тише и глаже, а тут люди, остающиеся в какой-то бесплодной оппозиции, несмотря на тяжелые испытания, стращают общественное мнение, рассказывая и сообщая письменно, что
полицейские солдаты режут людей на улицах.
— Ах, боже мой, как это неприятно, — возразил Дубельт. — Какие они все неловкие. Будьте уверены, что я не
пошлю больше
полицейского. Итак, до завтра; не забудьте: в восемь часов у графа; мы там увидимся.
…Пора было ехать. Гарибальди встал, крепко обнял меня, дружески простился со всеми — снова крики, снова ура, снова два толстых
полицейских, и мы, улыбаясь и прося,
шли на брешу; снова «God bless you, Garibaldi, for ever», [Бог да благословит вас, Гарибальди, навсегда (англ.).] и карета умчалась.
Полицейские шли угрюмо, быстро, стараясь ничего не видеть и будто не слыша восклицаний, которыми провожали их. Встречу им трое рабочих несли большую полосу железа и, направляя ее на них, кричали:
Неточные совпадения
Без шапки, в разодранном вицмундире, с опущенной долу головой и бия себя в перси, [Пе́рси (церковно-славянск.) — грудь.]
шел Грустилов впереди процессии, состоявшей, впрочем, лишь из чинов
полицейской и пожарной команды.
Полицейские были довольны, что узнали, кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми силами, как будто дело
шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
Заходило солнце, снег на памятнике царя сверкал рубинами, быстро
шли гимназистки и гимназисты с коньками в руках; проехали сани, запряженные парой серых лошадей; лошади были покрыты голубой сеткой, в санях сидел большой военный человек, два
полицейских скакали за ним, черные кони блестели, точно начищенные ваксой.
А толпа уже так разрослась, распухла, что не могла втиснуться на
Полицейский мост и приостановилась, как бы раздумывая: следует ли
идти дальше? Многие побежали берегом Мойки в направлении Певческого моста, люди во главе толпы рвались вперед, но за своей спиной, в задних рядах, Самгин чувствовал нерешительность, отсутствие одушевленности.
— Да, — согласился Самгин и вспомнил: вот так же было в Москве осенью пятого года, исчезли чиновники, извозчики, гимназисты,
полицейские, исчезли солидные, прилично одетые люди, улицы засорились серым народом, но там трудно было понять, куда он шагает по кривым улицам, а здесь вполне очевидно, что большинство
идет в одном направлении,
идет поспешно и уверенно.