Неточные совпадения
Отец мой почти совсем не служил; воспитанный французским гувернером в доме набожной и благочестивой тетки, он лет шестнадцати поступил в Измайловский полк сержантом, послужил до павловского воцарения и вышел в отставку гвардии капитаном; в 1801 он
уехал за границу и прожил, скитаясь из страны в страну, до конца 1811 года.
Все ожидали облегчения в судьбе осужденных, — коронация была на дворе. Даже мой
отец, несмотря на свою осторожность и на свой скептицизм, говорил, что смертный приговор не будет приведен в действие, что все это делается для того, чтоб поразить умы. Но он, как и все другие, плохо знал юного монарха. Николай
уехал из Петербурга и, не въезжая в Москву, остановился в Петровском дворце… Жители Москвы едва верили своим глазам, читая в «Московских ведомостях» страшную новость 14 июля.
Обвенчавши, в качестве
отца посаженого, Николая с Россией, он
уехал додразнивать Варшаву.
Отец мой всякий раз говорил, что в этом году он
уедет рано, что ему хочется видеть, как распускается лист, и никогда не мог собраться прежде июля.
Отец мой говорил с ними несколько слов; одни подходили к ручке, которую он никогда не давал, другие кланялись, — и мы
уезжали.
Они вместе кутили с ним при Екатерине, при Павле оба были под военным судом: Бахметев за то, что стрелялся с кем-то, а мой
отец — за то, что был секундантом; потом один
уехал в чужие края — туристом, а другой в Уфу — губернатором.
Перед окончанием моего курса Химик
уехал в Петербург, и я не видался с ним до возвращения из Вятки. Несколько месяцев после моей женитьбы я ездил полутайком на несколько дней в подмосковную, где тогда жил мой
отец. Цель этой поездки состояла в окончательном примирении с ним, он все еще сердился на меня за мой брак.
Не вынес больше
отец, с него было довольно, он умер. Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня на день. Чем больше было нужд, тем больше работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс в университете и вышли кандидатами. Старшие
уехали в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один во флоте, другой в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали в семью вырученные деньги.
Между прочим, Витберг хотел купить именье моего
отца в Рузском уезде, на берегу Москвы-реки. В деревне был найден мрамор, и Витберг просил дозволения сделать геологическое исследование, чтоб определить количество его.
Отец мой позволил. Витберг
уехал в Петербург.
Так шли годы. Она не жаловалась, она не роптала, она только лет двенадцати хотела умереть. «Мне все казалось, — писала она, — что я попала ошибкой в эту жизнь и что скоро ворочусь домой — но где же был мой дом?..
уезжая из Петербурга, я видела большой сугроб снега на могиле моего
отца; моя мать, оставляя меня в Москве, скрылась на широкой, бесконечной дороге… я горячо плакала и молила бога взять меня скорей домой».
Мы
уехали в подмосковную моего
отца.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился к Фогтову
отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже
уехал на какую-то консультацию к больному.
Это было большое варварство, но вреда нам не принесло, и вскоре мы «закалились» до такой степени, что в одних рубашках и босые спасались по утрам с младшим братом в старую коляску, где, дрожа от холода (дело было осенью, в период утренних заморозков), ждали, пока
отец уедет на службу.
— Милый доктор, как я ему благодарна! — говорила она, сажая меня. — Если бы не он, то вы не пришли бы ко мне. Мне скучно до смерти!
Отец уехал и оставил меня одну, и я не знаю, что мне делать в этом городе.
Неточные совпадения
Как суетится! что за прыть! // А Софья? — Нет ли впрямь тут жениха какого? // С которых пор меня дичатся как чужого! // Как здесь бы ей не быть!!.. // Кто этот Скалозуб?
отец им сильно бредит, // А может быть не только, что
отец… // Ах! тот скажи любви конец, // Кто на три года вдаль
уедет.
Однажды он, гуляя с ней по саду, внезапно промолвил угрюмым голосом, что намерен скоро
уехать в деревню к
отцу…
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, —
уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь
отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
Отец приказал мне учиться в томском университете на врача или адвоката, но я
уехал в Москву, решив, что пойду в прокуратуру.
— Интересная тема, — сказал Тагильский, кивнув головой. — Когда
отцу было лет под тридцать, он прочитал какую-то книжку о разгульной жизни золотоискателей, соблазнился и
уехал на Урал. В пятьдесят лет он был хозяином трактира и публичного дома в Екатеринбурге.