Неточные совпадения
Тон «Записок одного молодого человека»
до того был розен, что я не мог ничего взять из них; они принадлежат молодому
времени, они должны остаться сами по себе.
Отца моего повезли на фельдъегерских по тогдашнему фашиннику. Нам Иловайский достал какую-то старую колымагу и отправил
до ближнего города с партией французских пленников, под прикрытием казаков; он снабдил деньгами на прогоны
до Ярославля и вообще сделал все, что мог, в суете и тревоге военного
времени.
В мучениях доживал я
до торжественного дня, в пять часов утра я уже просыпался и думал о приготовлениях Кало; часов в восемь являлся он сам в белом галстуке, в белом жилете, в синем фраке и с пустыми руками. «Когда же это кончится? Не испортил ли он?» И
время шло, и обычные подарки шли, и лакей Елизаветы Алексеевны Голохвастовой уже приходил с завязанной в салфетке богатой игрушкой, и Сенатор уже приносил какие-нибудь чудеса, но беспокойное ожидание сюрприза мутило радость.
Он получил порядочное образование на французский манер, был очень начитан, — и проводил
время в разврате и праздной пустоте
до самой смерти.
Дети вообще проницательнее, нежели думают, они быстро рассеиваются, на
время забывают, что их поразило, но упорно возвращаются, особенно ко всему таинственному или страшному, и допытываются с удивительной настойчивостью и ловкостью
до истины.
—
Время терять нечего, — прибавил он, — вы знаете, что ему надобно долго служить для того, чтоб
до чего-нибудь дослужиться.
В год
времени он все спустил: от капитала, приготовленного для взноса,
до последнего фартука.
Я очень помню, как во
время коронации он шел возле бледного Николая, с насупившимися светло-желтого цвета взъерошенными бровями, в мундире литовской гвардии с желтым воротником, сгорбившись и поднимая плечи
до ушей.
Я на своем столе нацарапал числа
до ее приезда и смарывал прошедшие, иногда намеренно забывая дня три, чтоб иметь удовольствие разом вымарать побольше, и все-таки
время тянулось очень долго, потом и срок прошел, и новый был назначен, и тот прошел, как всегда бывает.
Года за три
до того
времени, о котором идет речь, мы гуляли по берегу Москвы-реки в Лужниках, то есть по другую сторону Воробьевых гор.
Он хвастался, что во
время оно съедал
до ста подовых пирожков и мог, лет около шестидесяти, безнаказанно употребить
до дюжины гречневых блинов, потонувших в луже масла; этим опытам я бывал не раз свидетель.
Молодежь была прекрасная в наш курс. Именно в это
время пробуждались у нас больше и больше теоретические стремления. Семинарская выучка и шляхетская лень равно исчезали, не заменяясь еще немецким утилитаризмом, удобряющим умы наукой, как поля навозом, для усиленной жатвы. Порядочный круг студентов не принимал больше науку за необходимый, но скучный проселок, которым скорее объезжают в коллежские асессоры. Возникавшие вопросы вовсе не относились
до табели о рангах.
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из детей во
время болезни матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им на дорогу, прося только, чтобы и ее взяли; ямщики провезли их
до русской границы за бесценок или даром; часть семьи шла, другая ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта
до Москвы.
Запачканный диван стоял у стены,
время было за полдень, я чувствовал страшную усталость, бросился на диван и уснул мертвым сном. Когда я проснулся, на душе все улеглось и успокоилось. Я был измучен в последнее
время неизвестностью об Огареве, теперь черед дошел и
до меня, опасность не виднелась издали, а обложилась вокруг, туча была над головой. Это первое гонение должно было нам служить рукоположением.
Через час
времени жандарм воротился и сказал, что граф Апраксин велел отвести комнату. Подождал я часа два, никто не приходил, и опять отправил жандарма. Он пришел с ответом, что полковник Поль, которому генерал приказал отвести мне квартиру, в дворянском клубе играет в карты и что квартиры
до завтра отвести нельзя.
Подумай, Григорьич,
время терпит, пообождем
до завтра, а мне пора, — прибавляет судья и кладет в карман лобанчики, от которых отказался, говоря: «Это вовсе лишнее, я беру, только чтоб вас не обидеть».
Цыгане эти таскались
до Тобольска и Ирбита, продолжая с незапамятных
времен свою вольную бродячую жизнь, с вечным ученым медведем и ничему не ученными детьми, с коновалами, гаданьем и мелким воровством.
Я остался тот же, вы это знаете; чай, долетают
до вас вести с берегов Темзы. Иногда вспоминаю вас, всегда с любовью; у меня есть несколько писем того
времени, некоторые из них мне ужасно дороги, и я люблю их перечитывать.
Мы покраснели
до ушей, не смели взглянуть друг на друга и спросили чаю, чтоб скрыть смущение. На другой день часу в шестом мы приехали во Владимир.
Время терять было нечего; я бросился, оставив у одного старого семейного чиновника невесту, узнать, все ли готово. Но кому же было готовить во Владимире?
По клочкам изодрано мое сердце, во все
время тюрьмы я не был
до того задавлен, стеснен, как теперь. Не ссылка этому причиной. Что мне Пермь или Москва, и Москва — Пермь! Слушай все
до конца.
Чиновники знают только гражданские и уголовные дела, купец считает делом одну торговлю, военные называют делом шагать по-журавлиному и вооружаться с ног
до головы в мирное
время.
Все эти вещи казались
до того легки нашим друзьям, они так улыбались «французским» возражениям, что я был на некоторое
время подавлен ими и работал, и работал, чтоб дойти
до отчетливого понимания их философского jargon. [жаргона (фр.).]
— Бога ради, будь осторожен, бойся всех, от кондуктора в дилижансе
до моих знакомых, к которым я даю тебе письма, не доверяйся никому. Петербург теперь не то, что был в наше
время, там во всяком обществе наверное есть муха или две. Tiens toi pour averti. [Намотай это себе на ус (фр.).]
Между рекомендательными письмами, которые мне дал мой отец, когда я ехал в Петербург, было одно, которое я десять раз брал в руки, перевертывал и прятал опять в стол, откладывая визит свой
до другого дня. Письмо это было к семидесятилетней знатной, богатой даме; дружба ее с моим отцом шла с незапамятных
времен; он познакомился с ней, когда она была при дворе Екатерины II, потом они встретились в Париже, вместе ездили туда и сюда, наконец оба приехали домой на отдых, лет тридцать тому назад.
Во
время таганрогской поездки Александра в именье Аракчеева, в Грузине, дворовые люди убили любовницу графа; это убийство подало повод к тому следствию, о котором с ужасом
до сих пор, то есть через семнадцать лет, говорят чиновники и жители Новгорода.
Natalie занемогла. Я стоял возле свидетелем бед, наделанных мною, и больше, чем свидетелем, — собственным обвинителем, готовым идти в палачи. Перевернулось и мое воображение — мое падение принимало все большие и большие размеры. Я понизился в собственных глазах и был близок к отчаянию. В записной книге того
времени уцелели следы целой психической болезни от покаяния и себяобвинения
до ропота и нетерпения, от смирения и слез
до негодования…
Сколько я ни настаивал, чтоб он занялся арифметикой и чистописанием, не мог дойти
до этого; вместо русской грамматики он брался то за французскую азбуку, то за немецкие диалоги, разумеется, это было потерянное
время и только обескураживало его.
Мы Европу все еще знаем задним числом; нам всем мерещатся те
времена, когда Вольтер царил над парижскими салонами и на споры Дидро звали, как на стерлядь; когда приезд Давида Юма в Париж сделал эпоху, и все контессы, виконтессы ухаживали за ним, кокетничали с ним
до того, что другой баловень, Гримм, надулся и нашел это вовсе не уместным.
Во всякое
время дня и ночи он был готов на запутаннейший спор и употреблял для торжества своего славянского воззрения все на свете — от казуистики византийских богословов
до тонкостей изворотливого легиста.
А. И. Герцена.)] в нашем смысле слова,
до революции не знали; XVIII столетие было одно из самых религиозных
времен истории.
Фази еще в 1849 году обещал меня натурализировать в Женеве, но все оттягивал дело; может, ему просто не хотелось прибавить мною число социалистов в своем кантоне. Мне это надоело, приходилось переживать черное
время, последние стены покривились, могли рухнуть на голову, долго ли
до беды… Карл Фогт предложил мне списаться о моей натурализации с Ю. Шаллером, который был тогда президентом Фрибургского кантона и главою тамошней радикальной партии.
До того
времени мои сношения с Прудоном были ничтожны; я встречал его раза два у Бакунина, с которым он был очень близок.
Со
времени Возрождения талант становится
до некоторой степени охраной: ни Спинозу, ни Лессинга не сажали в темную комнату, не ставили в угол; таких людей иногда преследуют и убивают, но не унижают мелочами, их посылают на эшафот, но не в рабочий дом.
— Еще минут пять есть
до назначенного
времени. Гарибальди вздохнул и весело сел на свое место. Но тут прибежал фактотум и стал распоряжаться, где поставить диван, в какую дверь входить, в какую выходить.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. С восемьсот шестнадцатого был избран на трехлетие по воле дворянства и продолжал должность
до сего
времени.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове
до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить
время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу в ней тьма тём, // А ни в одной-то душеньке // Спокон веков
до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О
время,
время новое! // Ты тоже в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
Дела-то все недавние, // Я был в то
время старостой, // Случился тут — так слышал сам, // Как он честил помещиков, //
До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что сделали?
Однажды во
время какого-то соединенного заседания, имевшего предметом устройство во
время масленицы усиленного гастрономического торжества, предводитель, доведенный
до исступления острым запахом, распространяемым градоначальником, вне себя вскочил с своего места и крикнул:"Уксусу и горчицы!"И затем, припав к градоначальнической голове, стал ее нюхать.