Неточные совпадения
— Что за обидчивость такая! Палками бьют — не обижаемся,
в Сибирь посылают — не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, зацепил народную
честь — не смей говорить; речь — дерзость, лакей никогда не должен говорить!
Отчего же
в странах, больше образованных, где, кажется, чувствительность тоже должна быть развитее, чем
в Костроме да Калуге, — не обижаются словами?
Чаадаев имел свои странности, свои слабости, он был озлоблен и избалован. Я не знаю общества менее снисходительного, как московское, более исключительного, именно поэтому оно смахивает на провинциальное и напоминает недавность своего образования.
Отчего же человеку
в пятьдесят лет, одинокому, лишившемуся
почти всех друзей, потерявшему состояние, много жившему мыслию, часто огорченному, не иметь своего обычая, свои причуды?
Неточные совпадения
— Да я не хочу знать! —
почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я
в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга. А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился.
Отчего ты не смотришь на меня?
— Но позвольте прежде одну просьбу… — проговорил он голосом,
в котором отдалось какое-то странное или
почти странное выражение, и вслед за тем неизвестно
отчего оглянулся назад. Манилов тоже неизвестно
отчего оглянулся назад. — Как давно вы изволили подавать ревизскую сказку? [Ревизская сказка — список крепостных крестьян, составлявшийся при переписи (ревизии).]
Что же касается до Петра Петровича, то я всегда была
в нем уверена, — продолжала Катерина Ивановна Раскольникову, — и уж, конечно, он не похож… — резко и громко и с чрезвычайно строгим видом обратилась она к Амалии Ивановне,
отчего та даже оробела, — не похож на тех ваших расфуфыренных шлепохвостниц, которых у папеньки
в кухарки на кухню не взяли бы, а покойник муж, уж конечно, им бы
честь сделал, принимая их, и то разве только по неистощимой своей доброте.
Теперь, когда попу, точно на смех, грубо остригли космы на голове и бороду, — обнаружилось раздерганное, темненькое,
почти синее лицо, черные зрачки, застывшие
в синеватых, масляных белках, и большой нос, прямой, с узкими ноздрями, и сдвинутый влево,
отчего одна половина лица казалась больше другой.
«Странно! Мне уж не скучно, не тяжело! — думал он. — Я
почти счастлив…
Отчего это? Должно быть, оттого, что я сбыл груз души
в письмо».