Цитаты со словом «даёт»
Прошло пятнадцать лет, [Введение к «Тюрьме и ссылке», писанное в мае 1854 года. (Прим. А. И. Герцена.)] «я жил в одном из лондонских захолустий, близ Примроз-Гиля, отделенный от всего мира
далью, туманом и своей волей.
За домом, знаете, большой сад, мы туда, думаем, там останемся сохранны; сели, пригорюнившись, на скамеечках, вдруг откуда ни возьмись ватага солдат, препьяных, один бросился с Павла Ивановича дорожный тулупчик скидывать; старик не
дает, солдат выхватил тесак да по лицу его и хвать, так у них до кончины шрам и остался; другие принялись за нас, один солдат вырвал вас у кормилицы, развернул пеленки, нет ли-де каких ассигнаций или брильянтов, видит, что ничего нет, так нарочно, озорник, изодрал пеленки, да и бросил.
Под вечер видит он, что драгун верхом въехал на двор; возле конюшни стояла лошадь, драгун хотел ее взять с собой, но только Платон стремглав бросился к нему, уцепившись за поводья, сказал: «Лошадь наша, я тебе ее не
дам».
С нами была тогда Наталья Константиновна, знаете, бой-девка, она увидела, что в углу солдаты что-то едят, взяла вас — и прямо к ним, показывает: маленькому, мол, манже; [ешь (от фр. manger).] они сначала посмотрели на нее так сурово, да и говорят: «Алле, алле», [Ступай (от фр. aller).] а она их ругать, — экие, мол, окаянные, такие, сякие, солдаты ничего не поняли, а таки вспрынули со смеха и
дали ей для вас хлеба моченого с водой и ей дали краюшку.
— Я пропусков не велел никому
давать, зачем вы едете? чего вы боитесь? я велел открыть рынки.
— Возьметесь ли вы доставить императору письмо от меня? на этом условии я велю вам
дать пропуск со всеми вашими.
—
Даете ли вы честное слово, что употребите все средства лично доставить письмо?
Мортье действительно
дал комнату в генерал-губернаторском доме и велел нас снабдить съестными припасами; его метрдотель прислал даже вина. Так прошло несколько дней, после которых в четыре часа утра Мортье прислал за моим отцом адъютанта и отправил его в Кремль.
Для больного старика, для моей матери и кормилицы
дали открытую линейку; остальные шли пешком.
— Сочтемся после, — сказал Иловайский, — и будьте покойны, я
даю вам слово их отправить.
В получении письма он
дал расписку (и она цела).
Это было действительно самое блестящее время петербургского периода; сознание силы
давало новую жизнь, дела и заботы, казалось, были отложены на завтра, на будни, теперь хотелось попировать на радостях победы.
За ссоры с архиереями он был отставлен, за пощечину, которую хотел
дать или дал на официальном обеде у генерал-губернатора какому-то господину, ему был воспрещен въезд в Петербург.
Много толкуют у нас о глубоком разврате слуг, особенно крепостных. Они действительно не отличаются примерной строгостью поведения, нравственное падение их видно уже из того, что они слишком многое выносят, слишком редко возмущаются и
дают отпор. Но не в этом дело. Я желал бы знать — которое сословие в России меньше их развращено? Неужели дворянство или чиновники? быть может, духовенство?
Вино оглушает человека,
дает возможность забыться, искусственно веселит, раздражает; это оглушение и раздражение тем больше нравятся, чем меньше человек развит и чем больше сведен на узкую, пустую жизнь.
На меня сильно действовали эти страшные сцены… являлись два полицейских солдата по зову помещика, они воровски, невзначай, врасплох брали назначенного человека; староста обыкновенно тут объявлял, что барин с вечера приказал представить его в присутствие, и человек сквозь слезы куражился, женщины плакали, все
давали подарки, и я отдавал все, что мог, то есть какой-нибудь двугривенный, шейный платок.
И, обиженный неблагодарностью своего друга, он нюхал с гневом табак и бросал Макбету в нос, что оставалось на пальцах, после чего тот чихал, ужасно неловко лапой снимал с глаз табак, попавший в нос, и, с полным негодованием оставляя залавок, царапал дверь; Бакай ему отворял ее со словами «мерзавец!» и
давал ему ногой толчок. Тут обыкновенно возвращались мальчики, и он принимался ковырять масло.
У Сенатора был повар необычайного таланта, трудолюбивый, трезвый, он шел в гору; сам Сенатор хлопотал, чтоб его приняли в кухню государя, где тогда был знаменитый повар-француз. Поучившись там, он определился в Английский клуб, разбогател, женился, жил барином; но веревка крепостного состояния не
давала ему ни покойно спать, ни наслаждаться своим положением.
Больно было Сенатору, а может, и совестно; он его принял довольно кротко и
дал комнату.
При мне он не боялся
давать волю языку; он меня любил и часто, фамильярно трепля меня по плечу, говорил: «Добрая ветвь испорченного древа».
После смерти Сенатора мой отец
дал ему тотчас отпускную; это было поздно и значило сбыть его с рук; он так и пропал.
Послали за доктором, за полицией,
дали ему рвотное, дали молока… когда его начало тошнить, он удерживался и говорил...
Бывало, когда я еще был ребенком, Вера Артамоновна, желая меня сильно обидеть за какую-нибудь шалость, говаривала мне: «
Дайте срок, — вырастете, такой же барин будете, как другие».
Я был влюблен в Херубима и в графиню, и, сверх того, я сам был Херубим; у меня замирало сердце при чтении, и, не
давая себе никакого отчета, я чувствовал какое-то новое ощущение.
Одним из самых странных эпизодов моего тогдашнего учения было приглашение французского актера Далеса
давать мне уроки декламации.
— А что, monsieur Dales, [господин Далес (фр.).] — спросил его раз мой отец, — вы можете, я полагаю,
давать уроки танцевания?
Далес, толстый старик за шестьдесят лет, с чувством глубокого сознания своих достоинств, но и с не меньше глубоким чувством скромности отвечал, что «он не может судить о своих талантах, но что часто
давал советы в балетных танцах au grand opera!».
Затем старичок, «ничего не боявшийся, кроме бога», смотрел на часы, свертывал роман и брал стул: это была моя
дама.
Таким-то сильным средством избавил меня русский чад от декламации, монологов и монотанцев с моей
дамой о четырех точеных ножках из красного дерева.
[Органист и учитель музыки, о котором говорится в «Записках одного молодого человека», И. И. Экк
давал только уроки музыки, не имев никакого влияния.
Надобно же было для последнего удара Федору Карловичу, чтоб он раз при Бушо, французском учителе, похвастался тем, что он был рекрутом под Ватерлоо и что немцы
дали страшную таску французам. Бушо только посмотрел на него и так страшно понюхал табаку, что победитель Наполеона несколько сконфузился. Бушо ушел, сердито опираясь на свою сучковатую палку, и никогда не называл его иначе, как le soldat de Vilainton. Я тогда еще не знал, что каламбур этот принадлежит Беранже, и не мог нарадоваться на выдумку Бушо.
Мне было около пятнадцати лет, когда мой отец пригласил священника
давать мне уроки богословия, насколько это было нужно для вступления в университет. Катехизис попался мне в руки после Вольтера. Нигде религия не играет такой скромной роли в деле воспитания, как в России, и это, разумеется, величайшее счастие. Священнику за уроки закона божия платят всегда полцены, и даже это так, что тот же священник, если дает тоже уроки латинского языка, то он за них берет дороже, чем за катехизис.
Когда священник начал мне
давать уроки, он был удивлен не только общим знанием Евангелия, но тем, что я приводил тексты буквально. «Но господь бог, — говорил он, — раскрыв ум, не раскрыл еще сердца». И мой теолог, пожимая плечами, удивлялся моей «двойственности», однако же был доволен мною, думая, что у Терновского сумею держать ответ.
Теперь всё бросилось расспрашивать о нем; одни гвардейские офицеры могли
дать ответ; они его ненавидели за холодную жестокость, за мелочное педантство, за злопамятность.
В крепости ничего не знали о позволении, и бедная девушка, добравшись туда, должна была ждать, пока начальство спишется с Петербургом, в каком-то местечке, населенном всякого рода бывшими преступниками, без всякого средства узнать что-нибудь об Ивашеве и
дать ему весть о себе.
Павел велел их судить военным судом и
дал полную власть гетману или генералу.
Иван Евдокимович был тронут и, уходя, обнял меня со словами: «
Дай бог, чтоб эти чувства созрели в вас и укрепились».
Природа с своими вечными уловками и экономическими хитростями
дает юность человеку, но человека сложившегося берет для себя, она его втягивает, впутывает в ткань общественных и семейных отношений, в три четверти не зависящих от него, он, разумеется, дает своим действиям свой личный характер, но он гораздо меньше принадлежит себе, лирический элемент личности ослаблен, а потому и чувства и наслаждение — все слабее, кроме ума и воли.
Она была одна из отличнейших учениц и потом классной
дамой в монастыре; худая, белокурая, подслепая, она в самой наружности имела что-то дидактическое и назидательное.
Запущенный барский дом стоял на большой дороге, окруженной плоскими безотрадными полями; но мне и эта пыльная
даль очень нравилась после городской тесноты.
Отец мой говорил с ними несколько слов; одни подходили к ручке, которую он никогда не
давал, другие кланялись, — и мы уезжали.
В нескольких верстах от Вяземы князя Голицына дожидался васильевский староста, верхом, на опушке леса, и провожал проселком. В селе, у господского дома, к которому вела длинная липовая аллея, встречал священник, его жена, причетники, дворовые, несколько крестьян и дурак Пронька, который один чувствовал человеческое достоинство, не снимал засаленной шляпы, улыбался, стоя несколько поодаль, и
давал стречка, как только кто-нибудь из городских хотел подойти к нему.
А впрочем, — прибавил он, — мы люди бедные, просить не просим, ну, а коли
дают, отчего не взять, покорнейше благодарим».
Я не знаю, почему
дают какой-то монополь воспоминаниям первой любви над воспоминаниями молодой дружбы. Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она — страстная дружба. С своей стороны, дружба между юношами имеет всю горячность любви и весь ее характер: та же застенчивая боязнь касаться словом своих чувств, то же недоверие к себе, безусловная преданность, та же мучительная тоска разлуки и то же ревнивое желание исключительности.
Цену он
давал, само собою разумеется, несколько выше поварской.
Отец мой брал деньги, Слепушкин кланялся в пояс и просил ручку, которую барин не
давал.
Отец ему
давал, и Слепушкин снова приносил в срок; отец мой ставил его в пример; а тот через неделю увеличивал куш и имел, таким образом, для своих оборотов тысяч пять в год наличными деньгами, за небольшие проценты двух-трех куличей, несколько фунтов фиг и грецких орехов да сотню апельсин и крымских яблоков.
В заключение упомяну, как в Новоселье пропало несколько сот десятин строевого леса. В сороковых годах М. Ф. Орлов, которому тогда, помнится, графиня Анна Алексеевна
давала капитал для покупки именья его детям, стал торговать тверское именье, доставшееся моему отцу от Сенатора. Сошлись в цене, и дело казалось оконченным. Орлов поехал осмотреть и, осмотревши, написал моему отцу, что он ему показывал на плане лес, но что этого леса вовсе нет.
Чтоб
дать полное понятие о нашем житье-бытье, опишу целый день с утра; однообразность была именно одна из самых убийственных вещей, жизнь у нас шла как английские часы, у которых убавлен ход, — тихо, правильно и громко напоминая каждую секунду.
— Он вас обманывает, violette [фиалка (фр.).] — это запах нежный, c'est un parfum, [это благоухание (фр.).] а это какой-то крепкий, противный, тела бальзамируют чем-то таким; куда нервы стали у меня слабы, мне даже тошно сделалось, велите-ка мне
дать одеколон.
Цитаты из русской классики со словом «даёт»
Ассоциации к слову «даёт»
Предложения со словом «давать»
- – Я не только не позволил вздёрнуть вас, как и положено по законам рейха вздёргивать всякого партизана, или отправить в крематорий, но и при любой возможности даю возможность раскрыть свой талант.
- Произнося её, люди дают понять, что озабочены некоей миссией и считают себя способными к великим свершениям.
- Эта отрава, – авторское самолюбие, – не будет тебе теперь давать покоя, пока тяга к машинке, а потом и к компьютеру, ведёт тебя по жизни, как верёвка альпиниста по рискованной тропе.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «давать»
Афоризмы русских писателей со словом «давать»
- Давайте перемолвим
безмолвье синих молний,
давайте снова новое
любить начнем.
Чтоб жизнь опять сначала,
как море, закачала.
Давай? Давай!
Давай начнем!
- Не давай мне ничего на память:
Знаю я, как память коротка.
- Невластны мы в самих себе
И, в молодые наши леты,
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно