Малюта спешил недаром. Приказание, решавшее судьбу князя Прозоровского, было вырвано. Палачу не было дела, что царь бился в его руках в припадке своей
страшной болезни. Он дождался конца припадка и, когда царь захрапел, поспешно вышел из опочивальни.
Неточные совпадения
Уверенность Якова Потаповича, что княжна выздоровеет, оправдалась; она стала поправляться, но
болезнь положила на нее
страшный отпечаток.
Эгоизм человека, на которого обрушилось несчастье, мешал ей видеть, какой
страшной пытке подвергает она любящего ее безгранично человека, мучаясь и убиваясь при нем о судьбе другого, который явился, хотя невольно, но все же причиной ее тяжкой
болезни.
Хотя
болезнь Григория Лукьяновича, как мы уже заметили, и не разрушила его планов, и враги его: архиепископ Пимен, печатник Иван Михайлович Висковатый, казначей Никита Фуников, Алексей Басманов и сын его Феодор, Афанасий Вяземский — последние трое бывшие любимцы государя — погибли вместе с другими
страшною смертию, обвиненные в сообщничестве с покойным князем Владимиром Андреевичем и в участии в измене Новгорода, но звезда Малюты за время его отсутствия сильно померкла: появился новый любимец — хитрый и умный Борис Годунов, будущий венценосец.
По рассказам тазов, 30 лет тому назад на реке Санхобе свирепствовала оспа. Не было ни одной фанзы, которую не посетила бы эта
страшная болезнь. Китайцы боялись хоронить умерших и сжигали их на кострах, выволакивая трупы из фанз крючьями. Были случаи, когда вместе с мертвыми сжигались и больные, впавшие в бессознательное состояние.
Вадим таял, туберкулезная чахотка открылась осенью 1842 года, —
страшная болезнь, которую мне привелось еще раз видеть.
Неточные совпадения
Ему грезилось в
болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то
страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу.
Так продолжалось до одного
страшного случая: она упала с нашей лестницы, не высоко, всего с трех ступенек, но она выкинула, и
болезнь ее продолжалась почти всю зиму.
По приходе в Англию забылись и
страшные, и опасные минуты, головная и зубная боли прошли, благодаря неожиданно хорошей для тамошнего климата погоде, и мы, прожив там два месяца, пустились далее. Я забыл и думать о своем намерении воротиться, хотя адмирал, узнав о моей
болезни, соглашался было отпустить меня. Вперед, дальше манило новое. Там, в заманчивой дали, было тепло и ревматизмы неведомы.
Зося металась в
страшном бреду и никого не узнавала; доктор сидел у ее изголовья и по секундам отсчитывал ход
болезни, как капитан, который ведет свой корабль среди бушующего моря.
От этой
болезни, со
страшными истерическими припадками, больная временами даже теряла рассудок.