Неточные совпадения
Московская губернская канцелярия не выпускала также из своих
рук такие хлебные
дела.
Надежды Николая Митрофановича, однако, не сбылись. Старый педагог с первого же урока спасовал перед своей ученицей и не только не угостил ее спасительной лозой, которая в достаточном количестве была приготовлена заботливым родителем ко
дню вступления его дочери в храм науки, но даже ушел с урока с несколькими синяками на
руках, сделанными новой кандидаткой в грамотейки. Это окончательно смутило Николая Митрофанова.
Временщиком стал новый немец, но это был Миних. Он мечтал об исправлении внутренних
дел в духе Петра I, в особенности об ослаблении Австрии и о взятии Константинополя. Старый герой надеялся достигнуть заветной цели, с помощью юного товарища, Фридриха II прусского, который тогда начал войну за австрийское наследство, чтобы уничтожить свою соперницу, императрицу Марию Терезу. Не прошло и пяти месяцев, как Россия очутилась в
руках нового временщика. На этот раз пришла очередь графа Андрея Ивановича Остермана.
В этот же
день вся дворня красненького домика знала, что барышня Дарья Николаевна невеста «красивого барина», как прозвали Салтыкова. Фимка, умывшая свое окровавленное лицо со свежими синяками и кровоподтеками на нем, узнав, что решилась судьба ее любимой барышни, бросилась целовать
руки у нее и у Салтыкова. Она, видимо, совершенно забыла только что нанесенные ей побои и на лице ее написано было искреннее счастье.
Но того, что случилось в один прекрасный
день, когда он сидел в столовой с Дарьей Николаевной и держал на
руках моток шерсти, которую последняя усердно сматывала на клубок, Глеб Алексеевич положительно не ожидал. Среди царившей в доме тишины оба они услыхали страшный грохот въехавшего и остановившегося у крыльца экипажа.
Своеручная расправа молодой барыни с тяжелой
рукой, продолжавшаяся беспрерывно целые
дни, заставила всех людей прятаться по углам, стараться не показывать признака жизни, а, тем более, без
дела появляться на глаза «проклятой», как втихомолку продолжали звать Дарью Николаевну слуги.
Мгновенно в уме его это подозрение выросло в убеждение, что такая, с точки зрения его жены, своевременная смерть Глафиры Петровны не могла не случиться без того, чтобы Дарья Николаевна не приложила в этом
деле свою твердую и безжалостную
руку.
Шалишь, все приберу к
рукам, околеешь, на
днях околеешь».
— Да так, видишь, чай, меня; ведь ни
рукой, ни ногой уже пошевельнуть не могу… Дай только Бог силу завещание написать, умру тогда спокойно… Благодарение Создателю, память у меня не отнял… Нынче даже голова свежее, чем последние
дни… Он это, Владыко, послал мне просветление для сирот… Подписать бы бумагу-то, тогда и умереть могу спокойно… Тебе их оставляю, на твое попечение… За них тебя Господь вознаградит и мужу твоему здоровье пошлет… Глебушка их тоже не оставит… Знаю и его — ангельская у него душа.
Передав в
руки своей жены, еще с первых
дней их брака, бразды управления домом и именьями и распоряжение капиталами, он жил у себя, как бы на хлебах из милости, и не только не тяготился своим положением, но как бы наслаждался этим уничтожением…
Еще около часу побеседовали Афимья и Кузьма, хотя час этот показался им за мгновенье, особенно последнему, на самом
деле искренно и сердечно привязавшемуся к молодой девушке. Что касается Афимьи, то ей скорее льстила скромная и беззаветная преданность молодого парня, сносившего от нее всевозможные обиды и даже оскорбления — эта бессловесная привязанность собаки, лижущей
руки бьющего ее хозяина.
— Обдумывал я эти последние слова «немца» особенно после сонного видения, когда я с этим богопротивным
делом навсегда прикончил… Дума у меня явилась, что говорил он от нечистого… Путы на меня наложил перед смертью, путы бесовские. Много раз решался я этот пузырек выкинуть и снадобье вылить, да бес-то еще, видно, силен надо мной,
рука не поднималась… Схоронил я его в укромном месте… Умру — никто не найдет…
—
Дела!.. И часто это она
рукам волю дает?
Глеб Алексеевич, лишенный последнего любимого им в доме существа, зачахнет совершенно, а Кузьма должен очутиться в
руках Салтыковой в такой степени, что у него не могла бы появиться и мысль обнаружить когда-либо
дело с зельем.
В голосе Салтыковой снова прорвались злобные нотки. Их не заметила, окончательно растерявшаяся о такого исхода
дела Фимка, и еще раз поцеловав
руку Дарьи Николаевны, вышла из комитаты и через несколько минут уже была у постели Салтыкова.
— Ишь радость какую сообщить пришел, старый хрыч… — ворчала она, идя в свою комнату, — мне-то какое
дело до этого пащенка… А хорошо бы, — вдруг даже остановилась она, — прибрать и эти денежки к своим
рукам… Да не осилишь его, старого черта… Впрочем, подумаем, может и придумаем…
Вечная буря царствовала в доме Салтыковых. Все дрожало, все трепетало под гнетом тяжелой
руки «властной помещицы». Подобно птичкам во время бури и грозы, забирающимся в самую густую листву дерев и, чутко насторожась, внемлящим разбушевавшейся природе, Костя и Маша по целым часам сидели в укромных уголках своей комнаты, разделенной ширмами, и с нежных
дней раннего детства привыкли находить в этой близости спасительное средство к уменьшению порой обуявшего их панического страха.
— Вот тебе за доброе
дело, — сказал старик, бросив в шапку Кузьмы Терентьева, которую тот держал в
руках, несколько серебряных монет. — Коли захочешь повидаться, зайди ко мне — я Бестужев, мой дом у Арбатских ворот.
Но он предвидел теперь уже новую эру России, заранее зная, кто останется победителем в дворцовой петербургской борьбе, когда бразды правления перейдут всецело в
руки мощной, даровитой и гуманной правительницы, для которой искоренение злоупотреблений в отношениях помещиков к своим крепостным будет важнейшим и многозначущим
делом.
Через несколько
дней Дарья Николаевна Салтыкова, находившаяся в Троицком, была арестована. Рассказывали, что «грозная помещица» оказала сопротивление. Она билась как тигрица в
руках полицейских, кусалась, царапалась и, когда была привезена в Москву, чуть не ударила по лицу обер-полицеймейстера. Последний счел своим долгом сообщить обо всем этом графу Орлову. Тот приказал не церемониться с арестанткой.
За несколько рублей была добыта
рука какого-то удавившегося молодого парня, и Кузьма, бережно завернув ее в тряпицу, принес в тот же
день Дарье Николаевне. По ее указанию смастерил он ящик, в который уложил
руку, надев на ее палец перстень Константина Рачинского, и сам отнес в Новодевичий монастырь этот гостинец, с надписью на ящике, написанной
рукой Салтыковой: «Марье Осиповне Олениной», и передал «матушке казначее».
Удар, нанесенный Салтыковой несчастной Марье Осиповне Олениной в форме присылки рокового «гостинца», не остался без возмездия даже на земле. По странному, а, может быть, перстом Божиим отмеченному совпадению, 1 октября 1762 года, именно в тот
день, когда послушница Мария лежала без чувств, в бреду, а в Новодевичьем монастыре был страшный переполох по поводу присылки мертвой мужской
руки, последовал высочайший указ о назначении открытого следствия над вдовой ротмистра гвардии Дарьи Николаевны Салтыковой.
Дело запуталось и уже подумывали «передать его воле Божией» и в этом смысле составили доклад, но Екатерина твердой
рукой написала на нем: «
дело продолжать».
Маша тогда же решила тоже молчать об этом, рассказав только Косте… когда он будет ее мужем. При последней мысли, несмотря на то, что она была одна, молодая девушка густо покраснела. Впрочем, в тот же
день после трапезы мать Досифея снова позвала ее к себе и уже прямо наказала ей не говорить о происшествии с
рукой.
Наконец, наступило 8 января —
день, назначенный для свадьбы Рачинского и Олениной. Бракосочетание было совершено в дворцовой церкви, в шесть часов вечера, в присутствии всего двора и московской аристократии. На невесте сияло великолепное жемчужное ожерелье с аграфом из крупных бриллиантов, подарок венценосной посаженной матери. На одном из пальцев левой
руки жениха блестел золотой перстень с изумрудом.
Он возвратился к своему владельцу при довольно странных обстоятельствах. Марья Осиповна Оленина, с разрешения государыни, поехала в
день Крещения к обедне в Новодевичий монастырь, и после службы посетила игуменью Досифею. Из
рук последней она получила перстень. Молодая девушка вопросительно поглядела на нее.