Неточные совпадения
Некий князь Ивек, или Он, ногайского племени, магометанской веры, жил
на реке Иртыш, повелевая многими татарами, остяками и вогуличами. Мятежник Чингис сверг Ивека, но из любви к его сыну Тайбуга дал последнему рать для завоевания
берегов Иртыша и великой Оби, где Тайбуг и основал Сибирское ханство и город Чингис
на Туре.
От Усы-реки, бывало,
сядем
на струга.
Гаркнем песни, подпевают
сами
берега…
Свирепеет Волга-матка,
словно ночь черна.
Поднимается горою
за волной волна…
Через борт водой холодной
плещут беляки.
Ветер свищет, Волга стонет,
буря нам с руки!
Подлетим к расшиве: — Смирно!
Якорь становой!
Лодка, стой! Сарынь
на кичку,
бечеву долой!
Не сдадутся — дело плохо,
значит, извини!
И засвищут шибче бури
наши кистени!
Вот по данному Иваном Кольцом знаку весла мерно поднялись и челны один за другим медленно поплыли мимо
берега, где стояли Строгановы и их люди. Когда последний челн исчез из виду
на повороте
реки, Семен Иоаникиевич с племянниками отправились домой. За ними последовали и их люди.
Медленно плыли челны с дружиной Ермака Тимофеевича. Солнышко закатилось, над
рекой опустилась ночь.
Берега Чусовой, сперва представлявшие собой необозримые равнины, стали круче, показался росший
на них мелкий кустарник, перешедший вскоре в густой лес.
Берег реки Чусовой в этом месте представлял собой большую поляну, граничащую с высоким вековым густым лесом. Утомленные непривычной работой веслами, — за время жизни в строгановском поселке люди успели облениться, — и после бессонной ночи казаки
на мягкой траве заснули как убитые.
Сон освежил и ободрил всех. Весла быстро и мерно резали воду,
на многих челноках затянули песни, которые гулко раздавались по пустынным
берегам реки и повторялись лесным эхо.
Между тем завоеватели сибирские не праздно ждали доброй вести из России. Они ходили
рекою Тавдою в землю вогуличей. Близ устья этой
реки господствовали татарские князья Лабутан и Печенег, разбитые Ермаком в кровопролитном бою
на берегу озера.
Ранним утром, часов в шесть, он отправился на работу,
на берег реки, где в сарае устроена была обжигательная печь для алебастра и где толкли его.
Он вышел
на берег реки, покрытой серой чешуей ледяного «сала». Вода, прибывая, тихонько терлась о засоренный берег, поскрипывал руль небольшой баржи, покачивалась ее мачта, и где-то близко ритмически стонали невидимые люди:
Вечерней, утренней порой, //
На берегу реки родной, // В тени украинских черешен, // Бывало, он Марию ждал, // И ожиданием страдал, // И краткой встречей был утешен.
Из пернатых в этот день мы видели сокола-сапсана. Он сидел на сухом дереве
на берегу реки и, казалось, дремал, но вдруг завидел какую-то птицу и погнался за нею. В другом месте две вороны преследовали сорокопута. Последний прятался от них в кусты, но вороны облетели куст с другой стороны, прыгали с ветки на ветку и старались всячески поймать маленького разбойника.
На другой день, 31 мая, чуть только стало светать, я бросился к окну. Дождь перестал, но погода была хмурая, сырая. Туман, как саван, окутал горы. Сквозь него слабо виднелись долина, лес и какие-то постройки
на берегу реки.
Неточные совпадения
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С
реки из лодки грянула // Навстречу барам музыка, // Накрытый стол белеется //
На самом
берегу… // Дивятся наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной старик?»
И вот вожделенная минута наступила. В одно прекрасное утро, созвавши будочников, он привел их к
берегу реки, отмерил шагами пространство, указал глазами
на течение и ясным голосом произнес:
Едва успев продрать глаза, Угрюм-Бурчеев тотчас же поспешил полюбоваться
на произведение своего гения, но, приблизившись к
реке, встал как вкопанный. Произошел новый бред. Луга обнажились; остатки монументальной плотины в беспорядке уплывали вниз по течению, а
река журчала и двигалась в своих
берегах, точь-в-точь как за день тому назад.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня
на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной
реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к
реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а
река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один
берег ее был крут, а другой представлял луговую низину,
на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
— А вот что! — сказал барин, очутившийся
на берегу вместе с коропами и карасями, которые бились у ног его и прыгали
на аршин от земли. — Это ничего,
на это не глядите; а вот штука, вон где!.. А покажите-ка, Фома Большой, осетра. — Два здоровых мужика вытащили из кадушки какое-то чудовище. — Каков князек? из
реки зашел!