Сережа Талицкий был молоденький артиллерийский офицер, недавно выпущенный из шляхетского корпуса. Он приходился троюродным братом Кати Бахметьевой. Рано лишившись отца и матери, он в Мавре Сергеевне нашел вторую мать, и все время пребывания в корпусе
проводил в доме Бахметьевой. По выходе в офицеры, он пустился во все тяжкие, сделался типом петербургского «блазня» и был на дурном счету у начальства в это строгое Аракчеевское время.
Неточные совпадения
Сообщениям М. Бороздина, называющего
в своих воспоминаниях Настасью Федоровну женою мелочного торговца
в деревне Старая Медведь мещанина Минкина, куда-то незаметно исчезнувшего, после чего она из лавочки перебралась
в дом графа и сделалась его сожительницею, и Беричевского, считающего Настасью Федоровну женою грузинского крестьянина, кучера, которого она, когда граф возвысил ее до интимности, трактовала свысока и за каждую выпивку и вину
водила на конюшню и приказывала при себе сечь, — нельзя выдавать за вероятное, так как, по другим источникам, Аракчеев сошелся с Минкиной еще до пожалования ему села Грузина.
Настасья, узнав о беременности крестьянки одной из деревень Грузинской вотчины, по фамилии Лукьяновой, через преданную ей старуху Агафонину,
завела переговоры с этой крестьянкой о том, чтобы взять младенца ее к себе
в дом графа на воспитание.
Последний встретил его со слезами на глазах и восторженно любовался им — видно было, что его самолюбие было вполне удовлетворено его образованием. Он приказал
отвести ему комнаты
в главном
доме, был с ним ласков и постоянно твердил ему, что он, как честный дворянин, должен быть предан царю до последней капли крови.
Последняя пережила тоже далеко не легкие чувства по дороге к
дому на Литейную и
в те несколько минут, которые она
провела в приемной своего мужа, дожидаясь результата доклада о ней графу.
Этот мрачный
дом, под кровом которого она
провела не менее мрачный год своей жизни, когда она вошла
в него, показался ей каким-то темным, тесным гробом.
На Татьяну Борисовну, как выражались дворовые села Грузина, «находило» — она то убегала
в лес даже
в суровую осень и пропадала там по целым дням, пока, по распоряжению графа, посланные его не находили ее сидящей под деревом
в каком-то оцепенении и не доставляли домой, то забиралась
в собор и по целым суткам молилась до изнеможения, и тут уже никакие посланные не
в состоянии были вернуть ее
в дом, пока она не падала без чувств и ее не выносили из церкви на руках, то вдруг, выпросив у графа бутылку вина, пила и поила вином дворовых девушек, заставляла их петь песни и
водить хороводы, сама принимала участие
в этих забавах, вдруг задумывалась
в самом их разгаре, а затем начинала неистово хохотать и хохотала до истерического припадка.
Был первый час дня. Петра Валерьяновича не было
дома, он куда-то уехал по делам. Ольга Николаевна
сводила счеты
в кабинете, а Екатерина Петровна сидела
в угловой гостиной за пяльцами. Она вышивала мужу туфли и, надо сознаться, что вышивала не очень прилежно, так как работа была начата чуть ли не с первой недели после их брака.
— Что поделаешь! Люди медленно умнеют. Далее: я позвал на помощь, меня
отвели в дом, где уже лежал один, раненный камнем в лицо, и, когда я спросил его — как это случилось с ним, он сказал, невесело посмеиваясь:
Торжество мое было совершенное. После этого достопримечательного дня мне стало легче. В школе — знал ли я, не знал урока — пан Кнышевский не взыскивал, а по окончании учения брал меня с собою и
водил в дом богатейших казаков, где мы пели разные псалмы и канты. Ему давали деньги, а меня кормили сотами, огурцами, молочною кашею или чем другим, по усердию.
Неточные совпадения
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А
в дом войдем, так из
дому //
Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. //
Свезти его
в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая уж Италия? — // Обратно
в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки
дом покинули // (Озлилась круто женщина), // Кому здесь дело есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато уж голосок!»
— Ну, Христос с вами!
отведите им по клочку земли под огороды! пускай сажают капусту и пасут гусей! — коротко сказала Клемантинка и с этим словом двинулась к
дому,
в котором укрепилась Ираидка.
Наевшись досыта, он потребовал, чтоб ему немедленно указали место, где было бы можно passer son temps a faire des betises, [Весело
проводить время (франц.).] и был отменно доволен, когда узнал, что
в Солдатской слободе есть именно такой
дом, какого ему желательно.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала
в свой заезжий
дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский
завели кондитерскую и стали торговать
в ней печатными пряниками. Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.