Неточные совпадения
Причиною этому
была досужая светская сплетня петербургских кумушек, сопоставлявшая
имя жены царского фаворита графини Наталии Федоровны Аракчеевой с полковником гвардии Николаем Павловичем Зарудиным, доведенная услужливыми клевретами до сведения всемогущего графа.
Клейнмихель, постоянно входя и выходя из одной комнаты в другую, докладывал графу с порога
имена тех лиц, которые не
были лично известны Алексею Андреевичу.
У противоположной стены стояли знамена. Так как граф
был шефом полка его
имени, то и знамена находились в его доме, а у дома, вследствие этого, стоял всегда почетный караул.
Два лица, вносившие относительную жизнь в это отжившее царство,
были — Екатерина Петровна Бахметьева, сверстница Талечки по годам, дочь покойного друга ее отца и приятельницы матери — бодрой старушки, почти молившейся на свою единственную дочурку, на свою Катиш, как называла ее Мавра Сергеевна Бахметьева, и знакомый нам, хотя только по
имени, молодой гвардеец — Николай Павлович Зарудин, с отцом которого, бывшим губернатором одной из ближайших к Петербургской губернии местностей, Федор Николаевич Хомутов
был в приятельских отношениях.
— Нет, ваше превосходительство, этого не говорите, — расхрабрился новоиспеченный полковник, — какой уж тут правильно. Всем известно, что граф Алексей Андреевич царскою милостью не в пример взыскан, а ведь того не по заслугам
быть бы не могло, значит,
есть за что, коли батюшка государь его другом и правою рукой считает, и не от себя он милости и награды раздает, от государева
имени… Не он жалует, а государь…
Кроме Пукаловой, у графа
было много других наперсниц, которые тоже, конечно, не забывали себя, пользуясь его всемогущим
именем.
Зная аккуратность своего сановитого возлюбленного, она, как ей это ни
было тяжело, выучилась писать, хотя, конечно, далеко не искусно, и в угоду графу, требовавшему, во
имя идеи порядка, еженедельных рапортов по всем частям вверенного ей управления своим поместьем, хотя каракулями, но аккуратно отправляла ему собственноручные иероглифические отчеты.
— Постарайся хотя на деле
быть ему настоящей матерью и заслужить это почетное
имя, да и мое прощение надо тоже заслужить… — прохрипел граф и вышел.
«Зачем же ему жить? Какая теперь цель его жизни?
Была одна — поклонение ей, служение обществу во
имя ее, принесение себя в жертву для нее… а теперь… путеводная звезда потухла, кругом пустота, тьма… надо и идти… во тьму…»
Не желая назначить главнокомандующим союзной армии Кутузова и не желая, с другой стороны, обидеть его назначением генерала Маака, австрийское правительство поручило армию двадцатичетырехлетнему брату императора, но с тем, чтобы всем распоряжался генерал Маак; бланковые подписи императора делали его самостоятельным: он мог не стесняться действиями и поступать по своему усмотрению, но Маак
был человек неспособный, и сами немцы говорили, что
имя его (Maakah) по-еврейски значит поражение.
Сам Наполеон дивился храбрости русского арьергарда. «Русские гренадеры выказали неустрашимость», — писал он в своем бюллетене.
Имя Багратиона, как героя, обошло всю Россию. За дело при Шенграбене он
был произведен в генерал-лейтенанты, получил Георгиевский крест второй степени и командирский крест ордена Марии Терезы от императора Франца; последнего ордена никто из русских еще не имел.
Невдалеке от барского дома шла другая спешная работа — окончательная отделка новой каменной церкви во
имя святого апостола Андрея Первозванного, освящение которой назначено
было графом на 20 сентября, в годовщину рождения императора Павла I.
Свобода и равенство царствуют между нами; под
именем вольных каменщиков мы
будем стараться вкупе о восстановлении здания, основанного на краеугольных камнях, изображенных в сей священной книге.
Перед отъездом в армию Зарудин получил от неизвестного маленький образок в золотой ризе, с изображением святых Адриана и Наталии. Не трудно
было догадаться, кто благословил его этой святыней, если бы даже голос сердца не подсказал ему
имя приславшей.
Для всякого непредубежденного исследователя это письмо ясно показывает, что лично император Николай Павлович хорошо понимал, что лишь благодаря железной руке графа Аракчеева, укрепившего дисциплину в войсках, последние
были спасены от общей деморализации, частью внесенной в них теми отуманенными ложными французскими идеями головами, известными в истории под
именем «декабристов».
«Он откажет, и что тогда? Перенести такое унижение… нет, ни за что… Но если бы даже не отказал, если бы это
было в его средствах, — Сергей Дмитриевич
был уверен, что Зыбин не откажет ему в чем может, — то
быть всю жизнь ему обязанным, считать себя облагодетельствованным — это невыносимо. Но если бы даже допустить и это, уплата долгов не очистит его в Петербурге —
имя Талицкого слишком скомпрометировано, Талицкий не должен существовать… одна смерть может дать ему спокойствие… смерть».
Кормилица всегда жалела его и заступалась, когда собирались его наказывать: она, со слезами на глазах, просила за него прощения и помилования, становилась перед Минкиной на колени, целовала ее руки, называя ее всеми нежными, сладкими
именами, какие
были только в ее лексиконе.
Много проделал он проказ, но они всегда сходили ему с рук сравнительно легко —
имя Аракчеева
было для него могущественным талисманом. Впрочем, он учился хорошо, способности его
были бойки, его знанием иностранных языков
были все восхищены. На лекциях закона Божьего он читал Вольтера и Руссо, хотя, правда, немного понимал их, но тогда это
было современно: кто не приводил цитат из Вольтера, того считали отсталым, невеждой.
Убить его ему
было мало — нет, он хотел отнять у него доброе
имя, спокойствие совести — словом, все радости жизни, чтобы генерал испытал все мучения, какие испытывал он.
Сначала он порывался
было сейчас идти к графу, снова напомнить ему об обмане Настасьи, представить ему свое несчастное и неестественное положение в обществе и всю гнусность его поступка — украсть человека из родной семьи и воровски дать ему право незаконно пользоваться не принадлежащими ему
именем, состоянием и честью. Но Михаила Андреевича удерживала клятва, данная родной матери, и страх мести со стороны Настасьи его матери за открытие тайны.
— Время узнать вам истину, если вы только ее не знаете. Женщина,
имени которой я не хочу произносить — оно мне ненавистно — недостойна
была вашего внимания: она бессовестно обманула вас и погубила меня, насильно вырвав из родной семьи, из той среды, где я,
быть может,
был бы счастливым и все это из корыстных видов, чтобы этим низким обманом упрочить к себе вашу привязанность.
У последней
был сын, юноша лет двадцати трех, служивший офицером в одном из расположенных в Белокаменной столице полков. Муж Хрущевой, полковник,
был убит во время Отечественной войны, оставив своей жене и сыну лишь незапятнанное
имя честного воина и незначительную пенсию.
Широкая жизнь, как в Вильне, так и в Москве, бессонные ночи, проводимые за картами и кутежами, окончательно расстроили его финансы, так как добытые им кровавым преступлением капиталы человека,
имя которого он воровским образом присвоил себе,
были далеко не велики и к моменту нашего рассказа давно прожиты.
В доме Хвостовых запрещено
было произносить
имя Марьи Валерьяновны, хотя среди прислуги шепотком передавались московские сплетни.
Старик Хрущев, действительно, вел при своей жизни крупный процесс, но он давно
был проигран во всех инстанциях, пять же тысяч годового дохода, о которых говорила Хрущева,
были с положенного Ольгою Николаевною Хвостовой капитала на
имя Василия Васильевича в благодарность за заступничество за ее дочь.
Официальное провозглашение императора Константина
было фактом совершившимся. Новое царствование началось 27 ноября, и
имя Константина заменило во главе всех правительственных актов и в церквах
имя Александра.
Шесть дней прошло, как цесаревич Константин Павлович
был провозглашен императором и как правительственные акты давались от его
имени, а в Петербурге все еще не получали известия из Варшавы.
Николай Павлович стал
было расспрашивать его о подробностям заговора, но Ростовцев холодно ответил, что не назовет по
имени никого, так как и сам имеет смутные и, может
быть, ошибочные сведения, но что великий князь должен знать, что число приверженцев политических реформ в России весьма велико.
Местом нового сборища заговорщиков — они могли именоваться теперь по справедливости этим позорным
именем —
был одноэтажный дом с красной черепичной кровлею, стоявший в глубине уютного садика, выходившего решеткою на угол набережной реки Мойки и Демидова переулка. Над крыльцом этого дома красовалась вывеска: «Магазин мод мадам Полин».
Подпоручик Яков Иванович Ростовцев, открывший, как мы знаем, великому князю Николаю Павловичу существование готового вспыхнуть заговора,
был совершенно чужд ему и не знал ни его целей, ни разветвлений: он угадал только, что заговор этот давно существовал и что обстоятельства давали ему в руки опасное оружие против императорского правительства. Он узнал также по счастливому случаю
имена главных заговорщиков.
Первое впечатление у заговорщиков
было, что все погибло, что готовое увенчаться здание рухнуло, рассыпалось до основания, но затем все понемногу успокоились, и так как в разговоре Ростовцева с Николаем Павловичем первый не упомянул ни одного
имени, то решили, что опасность не так велика, как представлялась всем вначале.
Разве этот кабинет — бывший кабинет ее отца — не
был свидетелем потери и ее любимого человека, потери, когда она сама пожертвовала им, любящим, во
имя долга дружбы, во
имя желания принести пользу человечеству?
Двадцатилетнего периода времени как бы не существовало: ее менее чем двухлетняя совместная жизнь с графом, казалось ей, окончилась только вчера. Так живо это далекое пережитое и выстраданное ею представилось ей перед моментом свидания с человеком,
именем которого, окруженным частью удивлением и уважением, а частью злобною насмешкою и даже проклятиями,
была полна вся Россия и который по закону считался ей мужем.
— Простите, что я задерживаю вас, но я должна
была сказать вам это, я хотела сказать, я ношу ваше
имя, и мне приятно заявить вам, что с недавнего времени я стала гордиться этим
именем, как русская, верноподданная моего царя. Теперь перехожу к просьбе… не к одной даже, а к двум…
С самого вступления нашего на всероссийский престол непрестанно мы чувствуем себя обязанными перед Вседержителем Богом, чтобы не только во дни наши охранять и возвышать благоденствие возлюбленного нами отечества и народа, но желая предуготовить и обеспечить их спокойствие и благосостояние после нас, чрез ясное и точное указание преемника нашего сообразно с правами нашего императорского дома и с пользами империи, мы не могли, подобно предшественникам нашим, рано провозгласить его по
имени, оставаясь в ожидании,
будет ли благоугодно неведомым судьбам Божьим даровать нам наследника в прямой линии.
Дня через два после этого письма прислано
было на
имя Хвостовой от князя Голицына письмо, в котором излагалась точная справка о судьбе корнета гвардии Василия Васильевича Хрущева.
Забвение нужно
было Евгению Николаевичу: образ человека,
имя которого он носил, не переставал преследовать его, лишь только он оставался наедине с самим собою, мертвые глаза смотрели ему в глаза и в ушах отдавался протяжный вой волков…
— Перестань, не волнуйся,
быть может, ты ошибся, я себе доверить не могу, я видел ее в Петербурге лишь несколько раз и то мельком, — заговорил Кудрин. — Сходство, положим,
есть, но ведь мы спрашивали кучера и он нам сказал другую фамилию и
имя.
— Я
был тоже поражен сходством, хотя не решусь утверждать, что это
была действительно она, — добавил Андрей Павлович. — К тому же, почти убежденный уверениями Зарудина, я обратился к кучеру с вопросом, кто эта барыня? «Полковница Хвостова», — отвечал кучер. Как ее, братец, зовут? «Зоя Никитишна», последовал ответ. Из этого я заключаю, что это
была не она и Николай ошибся. Она действительно могла переменить фамилию, выйдя замуж, но
имя и отчество, как известно, при браке не меняются…
Он понимал хорошо, что там ищут не его самого, а его
имя и деньги, так как он, разбитый и нравственно, и физически, не мог представлять из себя идеала для молодой девушки, до его души же, до его внутренних качеств им
было мало дела.
Разбившая там, в этом далеком омерзительном прошлом, окончательно две жизни — Хомутовой и Зарудина, буквально убившая свою мать, разве теперь она не разбила жизни любящему и любимому ею человеку — ее мужу. Если все откроется, то брак ее, совершенный под чужим
именем, не
будет действительным.
Прошла,
быть может, одна минута, показавшаяся Екатерине Петровне целою вечностью. Все далекое прошлое, связанное с
именем вот сейчас, сейчас имеющей войти в комнату графини, — проносилось в уме молодой женщины.
Богоявленский, испугавшись, стал писать
имена всех начальников и сам подтвердил, под угрозой неминуемой смерти, что
была «подписка». Поселяне обрадовались этому заявлению, и не спрашивая уже более ни о чем, закричали...
Первые, а по следам их и вторые, нашли даже в нем причину вспыхнувшего бунта, несмотря на то, что
имя Аракчеева не
было даже произнесено злодеями, что подтверждают все оставшиеся записки очевидцев кровавых дней 1831 года.
Пропавший без вести ее кузен и первый любовник — Талицкий оказывается жив и невредим, но перекрашен и носит другие
имя, отчество и фамилию, и даже
был женат на покойной сестре ее мужа Хвостова, за которым она замужем, но не как Екатерина Петровна Бахметьева, а как Зоя Никитишна Белоглазова — то
есть она такая же самозванка, как и он — Талицкий.
Это и
была несчастная Екатерина Петровна Бахметьева, по официальным розыскам значащаяся под
именем жены полковника Зои Никитишны Хвостовой, урожденной Белоглазовой.
— Я приехала просить вас, граф, угадав, что несчастная утопленница Катя Бахметьева, или официально Хвостова, чтобы ее прежнее
имя не
было обнаружено… — торопливо, после некоторой паузы, заговорила графиня. — Или,
быть может, я опоздала? — тревожно добавила она.
Тело графа
было положено в роскошный гроб. В Грузино
был вызван полк
имени графа Аракчеева, прибывший на подводах, и батарея артиллерии. К гробу
был приставлен почетный караул из офицеров, которых сменяли через каждые два часа днем и ночью; диакон читал псалтырь.