Неточные совпадения
Наконец мы прибыли на станцию Маньчжурия. Здесь
была пересадка. Наш госпиталь соединили в один эшелон с султановским госпиталем, и дальше мы поехали вместе. В
приказе по госпиталю
было объявлено, что мы «перешли границу Российской империи и вступили в пределы империи Китайской».
Из штаба нашего корпуса пришел
приказ: обоим госпиталям немедленно свернуться и завтра утром идти в деревню Сахотаза, где ждать дальнейших приказаний. А как же
быть с больными, на кого их бросить? На смену нам должны
были прийти госпитали другой дивизии нашего корпуса, но поезд наместника остановил на железной дороге все движение, и
было неизвестно, когда они придут. А нам приказано завтра уходить!
Главный врач встретил знакомого офицера, расспросил его насчет пути и опять повел нас сам, не беря проводника. Опять мы сбивались с дороги, ехали бог весть куда. Опять ломались дышла, и несъезженные лошади опрокидывали возы. Подходя к Сахотазе, мы нагнали наш дивизионный обоз. Начальник обоза показал нам новый
приказ, по которому мы должны
были идти на станцию Суятунь.
Вокруг нас, — у станций, у разъездов, — везде стояли полевые госпитали. Одни из них все еще не получали
приказа развернуться. Другие, как и наши,
были развернуты. Издалека белелись огромные парусиновые шатры с светло-зелеными гребнями, флаги с красным крестом призывно трепыхались под ветром.
Однажды вечером оба наши госпиталя получили из штаба корпуса
приказ: немедленно передвинуться из деревни Сяо-Кии-Шинпу на запад, в деревню Бейтайцзеин. Когда этот
приказ был получен, племянница Султанова, Новицкая, почему-то чрезвычайно обрадовалась. У них сидел адъютант из штаба корпуса; провожая его, она вся сияла и просила передать корпусному командиру ее «большое, большое спасибо».
Помещения
были готовы, мы собирались перевести в них больных из шатров. Вдруг новый
приказ: всех больных немедленно эвакуировать на санитарный поезд, госпиталям свернуться и идти — нам в деревню Суятунь, султановскому госпиталю — в другую деревню. Все мы облегченно вздохнули: слава богу!
будем стоять отдельно от Султанова!
Полушубков все еще не
было, хотя по
приказу главнокомандующего они должны
были быть доставлены к 1 октября.
Мы передвигались, вновь и вновь отделывали фанзы под вольных, наконец, развертывались; новый
приказ, — опять свертываемся, и опять идем за своею частью, У нас
был не полевой подвижной госпиталь, —
было, как острили врачи, просто нечто «полевое-подвижное».
— Офицер не может
быть трусом, — резко сказал генерал. — И
приказа главнокомандующего я нарушить не могу. Подумайте и дайте знать в штаб, какой вы полк выбираете.
Приказ главнокомандующего
был передан и во все другие учреждения. Повсюду разлилось беспокойство и уныние.
В госпитале полною, бесконтрольною хозяйкою
была Новицкая. Солдаты команды обязаны
были вытягиваться перед нею во фронт. Врачам смешно
было и подумать, чтобы Новицкая стала исполнять их
приказы: она их совершенно игнорировала. То и дело происходили столкновения.
В сочельник под вечер к нам пришел телеграфный
приказ: в виду ожидающегося боя, немедленно выехать в дивизионный лазарет обоим главным врачам госпиталей, захватив с собой по два младших врача и по две сестры. Наш дивизионный лазарет уже несколько дней назад
был передвинут из Ченгоузы версты на четыре к югу, к самым позициям.
Поехали, конечно, Новицкая и Зинаида Аркадьевна, — почему же Султанов не взял двух других сестер? Но никому и в голову не пришло спрашивать, все понимали, что, если
было сюда ехать, то именно Новицкой и Зинаиде Аркадьевне… А
был дан совершенно определенный
приказ приехать с сестрами.
Видимо, впечатление
было для него старое и знакомое. Еще месяц назад он издал следующий, полный насмешки и яду,
приказ...
В тот же день, 19-го февраля, мы получили
приказ: раненых больше не принимать, госпиталь свернуть, уложиться и
быть готовыми выступить по первому извещению. Пришел вечер, все у нас
было разорено и уложено, мы не ужинали. Рассказывали, что на правом фланге японцы продолжают нас теснить.
В начале мукденского боя госпитали, стоявшие на станции Суятунь,
были отведены на север. По этому случаю, как мне рассказывали, Каульбарс издал
приказ, где писал (сам я
приказа не видел): госпитали отведены потому, что до Суятуни достигали снаряды японских осадных орудий, но это отнюдь не обозначает отступления: отступления ни в коем случае не
будет,
будет только движение вперед… А через неделю вся армия, как подхваченная ураганом, не отступала, а бежала на север.
Поздно вечером 14 марта наши два и еще шесть других подвижных госпиталей получили от генерала Четыркина новое предписание, — завтра, к 12 ч. дня, выступить и идти в деревню Лидиатунь. К
приказу были приложены кроки местности с обозначением главных деревень по пути. Нужно
было идти тридцать верст на север вдоль железной дороги до станции Фанцзятунь, а оттуда верст двадцать на запад.
Мы простояли день, другой. На имя главного врача одного из госпиталей пришел новый
приказ Четыркина, — всем госпиталям развернуться, и такому-то госпиталю принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему госпиталю предписывалось принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из госпиталей не развернулся, потому что принимать
было некого.
— Как какого? Да этот
приказ был переслан нам за вашею же подписью.
Назавтра мы перебрались в их деревню, а через два дня пришел новый
приказ Четыркина, — всем сняться и идти в город Маймакай, за девяносто верст к югу. Маршрут
был расписан с обычною точностью: в первый день остановиться там-то, — переход 18 верст, во второй день остановиться там-то, — переход 35 верст, и т. д. Вечером 25 марта
быть в Маймакае. Как мы убедились, все это
было расписано без всякого знания качества дороги, и шли мы, конечно, не руководствуясь данным маршрутом.
Командир 10 армейского корпуса, известный К. В. Церпицкий, — один из немногих генералов, оказавшихся достойными своего поста, —
был вынужден издать по своему корпусу следующий странный
приказ...
Но вообще
приказы были очень небогаты награждениями поездной прислуги.
Дознание раскрыло полную корректность в поведении солдата и полную виновность графа. Ждали, что графу
будет, по крайней мере, выговор в
приказе по корпусу. Но дело кончилось «словесным выговором» графу. Что это значит? Корпусный командир призвал его и сказал...
Наконец вышел
приказ главнокомандующего, в нем устанавливалась очередь отправки корпусов. Очередь
была самая фантастическая. Первым, действительно, уходил только что прибывший тринадцатый корпус, за ним следовали — девятый, несколько мелких частей и первый армейский корпус. На этом пока очередь заканчивалась. Когда пойдут другие корпуса, в какую, по крайней мере, очередь, —
приказ не считал нужным сообщить.
Наконец, и начальство увидело положение дел. Пока
было тихо, оно не думало о справедливости, высокомерно игнорировало интересы подчиненных. Делалось то же, что и в России. Каждым шагом начальство внушало своим подвластным одно: если ты что-нибудь хочешь от нас получить, то требуй и борись, иначе ничего не дождешься. 10-го ноября вышел
приказ главнокомандующего, отменявший прежнюю несправедливую очередь отправки корпусов.
Когда еще в октябре мы шли на зимние стоянки,
было уже решено и известно, что наш госпиталь больше не
будет работать и расформировывается. Тем не менее, мы уже месяц стояли здесь без дела, нас не расформировывали и не отпускали. Наконец, вышел
приказ главнокомандующего о расформировке целого ряда госпиталей, в том числе и нашего. У нас недоумевали, — расформировывать ли госпиталь на основании этого
приказа, или ждать еще специального
приказа ближайшего начальства.
— Ведь по очереди теперь отправляют,
приказ был. Кто раньше пришел, тот раньше и уходит.
В
приказе главнокомандующего предписывалось, чтоб посадка в вагоны офицерских чинов, едущих в Россию одиночным порядком, производилась в строгой последовательности, по предварительной записи. Но в Харбине мы узнали, что
приказ этот, как и столько других, совершенно не соблюдается. Попадает в поезд тот, кто умеет энергично работать локтями. Это
было очень неприятно: лучше бы уж подождать день-другой своей очереди, но сесть в вагон наверняка и без боя.
— Это ратмистр приехал с пассажирским поездом из Нижне-Удинска. Там по его
приказу была стрельба. Двадцать рабочих пострелял. Вот мы и хотели посмотреть, что это за человек, который в людей стреляет. И у нас
есть ратмистр и в Чите, а нигде в народ не стреляли.