То же самое тайною, невысказываемою мыслью сидело в головах солдат. Когда улеглась паника от обстрела переправы, откуда-то донеслось дружное, радостное «ура!». Оказалось, саперы под огнем навели обрушившийся мост, вывезли брошенные орудия, и командир благодарил их. А по толпам отступавших пронесся радостно-ожидающий трепет, и все жадно
спрашивали друг друга...
— Нет, господа, но что же это солдаты наши? —
спрашивал другой голос, тихий и грустный. — Где эти прежние львы? Выглянет из-за могилок пара японцев, и целая рота бежит…
Неточные совпадения
29 сентября пальба особенно усилилась. Пушки гремели непрерывно, вдоль позиций как будто с грохотом валились
друг на
друга огромные шкапы. Снаряды со свистом уносились вдаль, свисты сливались и выли, как вьюга… Непрерывно трещал ружейный огонь. Шли слухи, что японцы обошли наше правое крыло и готовы прорвать центр. К нам подъезжали конные солдаты-ординарцы,
спрашивали, не знаем ли мы, где такой-то штаб. Мы не знали. Солдат в унылой задумчивости пожимал плечами.
Инспектор госпиталей Езерский — у этого было свое дело. Дежурит только что призванный из запаса молодой врач. Он сидит в приемной за столом и читает газету. Вошел Езерский, прошелся по палатам раз,
другой. Врач посмотрел на него и продолжает читать. Езерский подходит и
спрашивает...
— И что им, ворам, до наступления маньчжурской армии! Как они могут об этом говорить и смотреть
друг другу в глаза?.. И я не понимаю: ведь вот Давыдов каждый месяц посылает жене по полторы, по две тысячи рублей: она же знает, что жалованья он получает рублей пятьсот. Что он ей скажет, если жена
спросит, откуда эти деньги? Что будет делать, если об этом случайно узнают его дети?
Другой раз, тоже в палате хроников, Трепов увидел солдата с хроническою экземою лица. Вид у больного был пугающий: красное, раздувшееся лицо с шелушащеюся, покрытою желтоватыми корками кожею. Генерал пришел в негодование и гневно
спросил главного врача, почему такой больной не изолирован. Главный врач почтительно объяснил, что эта болезнь незаразная. Генерал замолчал, пошел дальше. Уезжая, он поблагодарил главного врача за порядок в госпитале.
Поехали, конечно, Новицкая и Зинаида Аркадьевна, — почему же Султанов не взял двух
других сестер? Но никому и в голову не пришло
спрашивать, все понимали, что, если было сюда ехать, то именно Новицкой и Зинаиде Аркадьевне… А был дан совершенно определенный приказ приехать с сестрами.
Вышел я на перрон. Пустынно. Справляюсь, где стоят госпитали, — за несколько верст от станции.
Спрашиваю, где бы тут переночевать. Сторож сказал мне, что в Гунчжулине есть офицерский этап. Далеко от станции? «Да вот, сейчас направо от вокзала, всего два шага».
Другой сказал — полверсты, третий — версты полторы. Ночь была темная и мутная, играла метель.
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин не отказался от предлагаемого вина и
спросил другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос, рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый, был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
Председатель принял Чичикова в объятия, и комната присутствия огласилась поцелуями;
спросили друг друга о здоровье; оказалось, что у обоих побаливает поясница, что тут же было отнесено к сидячей жизни.
— Нет, я его все-таки ненавижу. И не сказывай, не нужно. Я сама знаю: не имеете права ни о чем
спрашивать друг друга. Итак, в — третьих: я не имею права ни о чем спрашивать тебя, мой милый. Если тебе хочется или надобно сказать мне что-нибудь о твоих делах, ты сам мне скажешь. И точно то же наоборот. Вот три правила. Что еще?
Неточные совпадения
Слуга. Вы изволили в первый день
спросить обед, а на
другой день только закусили семги и потом пошли всё в долг брать.
Правдин. Мой
друг! Не
спрашивай о том, что столько ей прискорбно… Ты узнаешь от меня, какие грубости…
На
другой день поехали наперерез и, по счастью, встретили по дороге пастуха. Стали его
спрашивать, кто он таков и зачем по пустым местам шатается, и нет ли в том шатании умысла. Пастух сначала оробел, но потом во всем повинился. Тогда его обыскали и нашли хлеба ломоть небольшой да лоскуток от онуч.
Ты
спросишь меня,
друг: зачем же издавать такие законы, которые и без того всеми исполняются.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам
других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и
спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!