Разрыв мужского и женского начала, отличающий
природу власти и проявляющийся в ее жестком и насильническом характере, коренится в изначальном нарушении полового равновесия в человечестве, а вовсе не связан с той или иной частной формой государственности, которая и вся-то вообще есть внешняя реакция на внутреннее зло в человеке.
Наиболее грандиозный пример этому дает нам священная
природа власти египетского фараона, почитавшегося сыном бога и богом, причем это убеждение на протяжении тысячелетий определяло собой религиозно-политическую жизнь Египта.
Совершив, в силу роковой ограниченности своей, ошибку в оценке частных проявлений теократического принципа, оно осталось вполне правым в общем определении религиозной
природы власти, и его прозрения заслуживают здесь глубокого, проникновенного внимания.
Когда же распространившееся христианство силою вещей сделалось и общеимперской религией, перед теократическим сознанием его встал новый вопрос: какова же
природа власти христианского императора и поглощено ли в ней начало звериное божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
Гетерономия власти, одинаково характерная и для языческой лжетеократии, и для клерикального «христианского государства», затемняла
природу власти в ее автономии и вела к тяжелому смешению Кесарева и Божия.
Неточные совпадения
Их
природа заключается в добре и в силу этого лишена «собственной» воли (нем.).]. «Ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли,
власти ли: все Им и для Него создано» (Колосс. 1:16).
Но как через хозяйство просвечивает высшее достоинство того, кто его ведет, так и
власть находится в какой-то связи с царственной
природой человека, с присущим ему образом Божиим, хотя настолько же его выражает, насколько и затемняет.
Однако
природе этого отношения присуща и
власть, и уже одна распространенность таких наименований Божиих, как-то: Господь, Эль, Адонаи, Саваоф, Κύριος и др. свидетельствует, что это всегда сознавалось народами.
Власть двойственна по
природе, она знает активное и пассивное начало, слагается из властвования и подчинения, причем и то и другое в основе своей имеет иррациональный и мистический характер.
Вера в теократическую помазанность
власти в язычестве связывалась с общим его религиозным натурализмом: как в живых ликах
природы оно видело иконы Божества, так и в естественной иконе
власти усматривало уже явное присутствие силы Божества, тем совершая благочестивое идолопоклонство.
Поэтому, хотя
природе царской
власти и присуща известная теургийность, однако последняя не вытесняла и не замещали собой натурального, «звериного» начала
власти.
А для этого надо, чтобы начало
власти было изжито во всей глубине, изведано как таковое, познано в его собственной
природе.
Неточные совпадения
Сохранение пропорциональностей частей тела также не маловажно, ибо гармония есть первейший закон
природы. Многие градоначальники обладают длинными руками, и за это со временем отрешаются от должностей; многие отличаются особливым развитием иных оконечностей или же уродливою их малостью, и от того кажутся смешными или зазорными. Сего всемерно избегать надлежит, ибо ничто так не подрывает
власть, как некоторая выдающаяся или заметная для всех гнусность.
Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей
природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть
власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно; ничей взор не обещает столько блаженства; никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
Крепко задумался Бульба. Вспомнил он, что велика
власть слабой женщины, что многих сильных погубляла она, что податлива с этой стороны
природа Андрия; и стоял он долго как вкопанный на одном и том же месте.
Опасность, риск,
власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди.
— Знаете, Лидия жаловалась на
природу, на
власть инстинкта; я не понимала ее. Но — она права! Телепнева — величественно, даже до слез красива, именно до слез радости и печали, право — это так! А ведь чувство она будит лошадиное, не правда ли?