Неточные совпадения
Сотворение земли лежит вне шести дней миротворения, есть его онтологический prius [См.
прим. 22 к «Отделу первому».], и творческие акты отдельных дней предполагают своей основой первозданную землю: в ней отделяется свет от тьмы, твердь от воды, в ней создается земное уже небо, в котором двигнутся светила и полетят птицы, на ней стекается земная вода, которая «произведет» пресмыкающихся, из нее образуется твердь или земная земля, которая произведет «душу живую по роду ее, скотов и гадов и
зверей земных» [Быт.
«И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, и которые не поклонились
зверю, ни образу его, и не
приняли начертания на чело свое и на руку свою.
Но именно эта атмосфера воинствующего народобожия, царства от мира сего, заставляет духовно задыхаться тех, кто лелеет в душе религиозный идеал власти и не хочет поклониться «
зверю»,
принять его «начертание» [Апокалипсическое выражение: «кто поклоняется
зверю и образу его и
принимает начертание на чело свое, или на руку свою» (Откр. 14:9).].
Но любить эту власть, ощущать к ней религиозный эрос можно, лишь
принимая участие в культе демократического Калибана, «принося жертвы
зверю».
Неточные совпадения
Охотничья
примета, что если не упущен первый
зверь и первая птица, то поле будет счастливо, оказалась справедливою.
— Ну так это я пудель, я! — крикнул Митя. — Коли обидно, то на себя
принимаю, а у него прощения прошу: был
зверь и с ним жесток! С Езопом тоже был жесток.
Когда он бежит по тайге, среди кустарников, лишенных листвы, черный, желтый и белый цвета сливаются, и
зверь принимает однотонную буро-серую окраску.
Я поднял его, посадил и стал расспрашивать, как могло случиться, что он оказался между мной и кабанами. Оказалось, что кабанов он заметил со мной одновременно. Прирожденная охотничья страсть тотчас в нем заговорила. Он вскочил и бросился за животными. А так как я двигался по круговой тропе, а дикие свиньи шли прямо, то, следуя за ними, Дерсу скоро обогнал меня. Куртка его по цвету удивительно подходила к цвету шерсти кабана. Дерсу в это время пробирался по чаще согнувшись. Я
принял его за
зверя и выстрелил.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже не за себя, а за других, за потемневший разум, за страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю жизнь казниться и муку мученическую
принимать. Хуже всякого
зверя человек, когда господь лишит разума.