Неточные совпадения
Вот почему, вообще говоря, так трудно определить момент уверования или утраты веры, ибо и действительности уверование всегда и непрерывно вновь совершается, есть единый растянутый во времени акт, и всегда неверие, как темная трясина, подстерегает каждое неверное движение, каждое колебание на пути веры [Отсюда следует, между прочим,
в какой иллюзии находятся некоторые протестантские секты (баптисты, методисты), внушающие последователям своим умеренность
в их совершившейся уже спасенности; и насколько мудрее и здесь
оказывается православие, которое остерегает от этой уверенности как гибельной иллюзии («прелести»), указывая на необходимость постоянной борьбы с
миром, «списания», но не «спасенности».].
«Порождай лишь
в себе сообразное долгу настроение, и ты познаешь Бога и, тогда как для ближних своих ты будешь представляться еще
в чувственном
мире, для себя самого ты
окажешься в вечной жизни» [J. G. Fichte. Die philosophischen Schriften zum Atheismusstreit.
Имманентный рассудок, который не знает никакого соприкосновения с
миром трансцендентным, вдруг становится трансцендентен для самого себя:
оказывается, что
в центре его имеется щель, через которую высыпается его содержание.
Единое абсолютное, Εν, одновременно
оказывается в нем и трансцендентным, и имманентным
миру,
мир же есть сумерки абсолютного, которые сгущаются тем больше, чем глубже он погружается
в свое бытие.
Шеллинг устраняет тем самым трансцендентность и абсолютность Божества вне
мира и вступает на путь отвергаемого им монизма, динамического миробожия, для которого
мир есть становящийся или потенциализирующийся Бог (т. е.
оказывается в сродстве с определенно враждебными христианству учениями Гартмана и Древса).
Бог создал
мир наверняка, с безошибочной верностью, а не гадательною только возможностью успеха или неуспеха, иначе бессильным и несовершенным
оказался бы его Создатель, потому что
в таком случае открылось бы нечто новое и неожиданное для Него самого, чего Он не мог предвидеть.
Оба они
оказываются здесь ниже греческой народной религии, которая свято чтила Деметру, и
в культе элевзинских мистерий установляла причащение плоти
мира, космическую евхаристию.
И соблазн змея
оказался реально осуществим, ибо стихия освобожденного ничто, прорвавшись
в мир, окружила всякую тварь ледяным холодом одиночества, разъединила всеединое и центростремительную силу превратила
в центробежную: тогда родилось наше малое я, которое раздувается
в я космическое, весь
мир считая своим престолом: во истину «будете как боги».
В самом деле, каким же образом может
оказаться иудейство религией Отца, если оно не знает Сына, который и принес
в мир откровение об Отце, «показал
в Себе Отца», явил Его людям, дал им «область быть чадами Божиими», научил их молиться: «Отче наш», «Авва Отче»?
После явления
в мире единого истинного Царя Христа языческая теократия, связанная с обожествлением главы государства, сделалась невозможна: она
оказалась бы хулой и кощунством, ибо уже обнаружилось все действительное расстояние между земной властью и теократией.
Неточные совпадения
Все
оказалось в нем, что нужно для этого
мира: и приятность
в оборотах и поступках, и бойкость
в деловых делах.
— Из Брянска попал
в Тулу. Там есть серьезные ребята. А ну-ко, думаю, зайду к Толстому? Зашел. Поспорили о евангельских мечах. Толстой сражался тем тупым мечом, который Христос приказал сунуть
в ножны. А я — тем, о котором было сказано: «не
мир, но меч», но против этого меча Толстой
оказался неуязвим, как воздух. По отношению к логике он весьма своенравен. Ну, не понравились мы друг другу.
Прежде Вера прятала свои тайны, уходила
в себя, царствуя безраздельно
в своем внутреннем
мире, чуждаясь общества, чувствуя себя сильнее всех окружающих. Теперь стало наоборот. Одиночность сил, при первом тяжелом опыте,
оказалась несостоятельною.
Я все это напредставил и выдумал, а
оказывается, что
в мире совсем не то; мне вот так радостно и легко: у меня отец — Версилов, у меня друг — князь Сережа, у меня и еще»… но об еще — оставим.
Сила же, торжествующая
в мире, может
оказаться призрачной.