Неточные совпадения
Напротив, в платонизме понимание
тела как зла, оков и темницы для духа (выраженное с наибольшей силой в «Федоне» и отчасти «Федре») еще борется с более положительным к нему отношением, которое
высшего напряжения достигает в платоновской эротике.
При этом не понимают, что аскетическая борьба с чувственностью в христианстве проистекает именно из любви к ноуменальной, софийной чувственности, или красоте духовной, и вражда с
телом мотивируется здесь
высшею любовью к
телу, что яснее всего выражается в почитании св. мощей, как духоносного, просветленного
тела.
Но к этому опыту нисколько не приближает (если только не удаляет) «оккультизм», научающий опытно воспринимать
тела большей утонченности, нежели наш «физический план» (эфирное, астральное, ментальное
тело), ибо по своей онтологической природе эти
высшие «планы» составляют одно с планом «физическим», образуя, так сказать, разные степени сгущения телесности.
77 к «Введению».], имеет значение вполне относительное лишь в сравнении с более тяжелым и менее восприимчивым
телом материальным или физическим, но и эти
тела «
высших планов» пред ставляют собою еще материю или «землю» (почему и Geisteswissenschaft, как мы уже указывали, исповедует утонченный гилозоистический материализм [Гилозоизм — учение о всеобщей одушевленности.]).
Наконец, это же самое человек в духовной работе производит и над самим собой, созидая свое
высшее я, а через него изменяя и свое
тело.
И мы перестаем чувствовать эту свою плотяность, забываем о ней, когда искусство показывает нам нашу подлинную телесность, нас же самих в достойном образе бытия: божественные изваяния эллинов, запечатлевшие некую правду человеческого
тела, дают это
высшее знание о нашей телесности.
«Различные части нашего
тела соответствуют тайнам
высшей мудрости.
Неточные совпадения
Но и тогда в этом
высшем состоянии будет борьба, движение, историческое творчество, новое перераспределение
тел и духов.
Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили все
тело ее в синяки; наконец дошли и до
высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти лета научиться проситься), — за это обмазывали ей все лицо ее калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла!
Но это значило только, что в любви его к этой женщине заключалось нечто гораздо
высшее, чем он сам предполагал, а не одна лишь страстность, не один лишь «изгиб
тела», о котором он толковал Алеше.
В построении его
тела замечалось, однако ж, нечто в
высшей степени загадочное.
Крепко, свежо и радостно пахло морским воздухом. Но ничто не радовало глаз Елены. У нее было такое чувство, точно не люди, а какое-то
высшее, всемогущее, злобное и насмешливое существо вдруг нелепо взяло и опоганило ее
тело, осквернило ее мысли, ломало ее гордость и навеки лишило ее спокойной, доверчивой радости жизни. Она сама не знала, что ей делать, и думала об этом так же вяло и безразлично, как глядела она на берег, на небо, на море.