Неточные совпадения
И, однако, это отнюдь не значит, чтобы вера была совершенно индифферентна к этой необоснованности своей: она одушевляется надеждой стать знанием, найти для себя достаточные основания [Так, пришествие на землю Спасителя мира было предметом веры для ветхозаветного человечества, но вот как о нем говорит новозаветный служитель Слова: «о том, что было от
начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни (ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию
вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам), о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам» (1 поел. св. Иоанна. 1:1–3).].
«В вечности, как безосновности, вне (божественной, несозданной) природы не существует ничто, кроме тишины без сущности,
вечный покой ни с чем не сравнимый (ohne Gleichen), безосновность (Ungrund) без
начала и конца.
В
вечной природе существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил природы) определяет себя к божественному единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского
начала, причем каждое
начало по-своему индивидуализирует бытие.
Таким образом, вес вещи возникли из божественного вожделения и созданы в сущность, так как в
начале не было сущности, но лишь mysterium
вечного рождения.
«Внешнее, в четырех вырождениях (Ausgeburten) из элементов, как сущность четырех элементов, начально, конечно и разрушимо; потому все, что там живет, должно разрушиться, ибо
начало внешнего мира преходяще, ибо оно имеет цель, чтобы обратиться в эфир, а четыре элемента снова в один; тогда открывается Бог, и сила Божия снова зазеленеет, как парадиз в
вечном элементе.
Троицы в каждой из Ее Ипостасей, простирающееся на восприемлющее существо,
Вечную Женственность, которая через это становится
началом мира, как бы natura naturans, образующею основу natura naturata, тварного мира.
Это
начало [Каббала, комментируя тексты: «В
начале (берешит) сотворил Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что мир существует чрез высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного Божества, является вместе с тем основой, в которой зачинается творение, оно и является, по Платону, «
вечным образцом» творения.
Сотворение мира в
Начале, т. е. в Софии, или на ее основе, приходится поэтому мыслить как обособление ее потенциальности от
вечной ее же актуальности, чем и создается время с временным процессом; актуализация потенции софийности и составляет содержание этого процесса.
Но если они имели такое же
начало, какой предстоит им конец, то, без сомнения, от
начала они находились в состоянии невидимом и
вечном.
Вечная природа ипостасности вызывает здесь лишь
вечную адскую муку, кольцевое движение змеи, ловящей собственный хвост, — магический круг, где все точки суть одновременно концы и
начала.
Христос Своим появлением в человечестве, Своими страданиями и смертию лишь совершил посредничество как человек, но Он есть
вечный посредник, посредник между Богом и людьми,
начиная от эпохи мира (von Weltzeiten hin), стало быть, уже посредник и в язычестве.
Она имеет положительное значение, когда
вечными началами признается свобода, справедливость, братство людей, высшая ценность человеческой личности, которую нельзя превращать в средство, и имеет отрицательное значение, когда такими началами признаются относительные исторические, социальные и политические формы, когда эти относительные формы абсолютизируются, когда исторические тела, представляющиеся «органическими», получают санкцию священных, например монархия или известная форма собственности.
Точь-в-точь то же самое случилось со мной, когда я попытался высказать сомнение в том, что путь, по которому мы забрели в темный лес рабочего вопроса и в засасывающее нас болото не могущих иметь конца вооружений народов, есть не вполне тот путь, по которому нам надо идти, что очень может быть, что мы сбились с дороги, и что поэтому не остановиться ли нам на время о том движении, которое очевидно ложно, не сообразить ли прежде всего по тем общим и
вечным началам истины, открытой нам, по тому ли направлению мы идем, по которому намеревались идти?
Неточные совпадения
Он бродил без цели. Солнце заходило. Какая-то особенная тоска
начала сказываться ему в последнее время. В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным,
вечным, предчувствовались безысходные годы этой холодной мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства». В вечерний час это ощущение обыкновенно еще сильней
начинало его мучить.
Тут целые океаны снегов, болот, сухих пучин и стремнин, свои сорокаградусные тропики,
вечная зелень сосен, дикари всех родов, звери,
начиная от черных и белых медведей до клопов и блох включительно, снежные ураганы, вместо качки — тряска, вместо морской скуки — сухопутная, все климаты и все времена года, как и в кругосветном плавании…
Но эту болезненность, эту жестокость
начала всякого движения должен принять всякий, кто не хочет
вечного застоя и покоя, кто ищет развития и новой жизни.
В ней есть
вечные мистические реакции против всякой культуры, против личного
начала, против прав и достоинства личности, против всяких ценностей.
Доктор выходил из себя, бесился, тем больше, что другими средствами не мог взять, находил воззрения Ларисы Дмитриевны женскими капризами, ссылался на Шеллинговы чтения об академическом учении и читал отрывки из Бурдаховой физиологии для доказательства, что в человеке есть
начало вечное и духовное, а внутри природы спрятан какой-то личный Geist. [дух (нем.).]