Неточные совпадения
Коротков побежал через колонный зал туда, куда ему указывала маленькая белая рука с блестящими красными ногтями. Проскакав зал, он очутился на узкой и темноватой площадке и увидал открытую пасть освещенного
лифта. Сердце ушло
в ноги Короткову, — догнал… пасть принимала квадратную одеяльную спину и черный блестящий портфель.
Сетка закрыла стеклянную дверь,
лифт тронулся, и квадратная спина, повернувшись, превратилась
в богатырскую грудь.
«Голос тоже привязной», — стукнуло
в коротковском черепе. Секунды три мучительно горела голова, но потом, вспомнив, что никакое колдовство не должно останавливать его, что остановка — гибель, Коротков двинулся к
лифту.
В сетке показалась поднимающаяся на канате кровля. Томная красавица с блестящими камнями
в волосах вышла из-за трубы и, нежно коснувшись руки Короткова, спросила его...
— Ножку не ушибите, товарищ уполномоченный, — нежно сказал толстяк, подсаживая Короткова
в лифт.
Выбежавший из переулка человек сделал попытку ухватить Короткова за полу пиджака, и пола осталась у него
в руках. Коротков завернул за угол, пролетел несколько саженей и вбежал
в зеркальное пространство вестибюля. Мальчик
в галунах и золоченых пуговках отскочил от
лифта и заплакал.
Коротков вонзился
в коробку
лифта, сел на зеленый диван напротив другого Короткова и задышал, как рыба на песке. Мальчишка, всхлипывая, влез за ним, закрыл дверь, ухватился за веревку, и
лифт поехал вверх. И тотчас внизу,
в вестибюле, загремели выстрелы и завертелись стеклянные двери.
Коротков выпрыгнул, осмотрелся и прислушался. Снизу донесся нарастающий, поднимающийся гул, сбоку — стук костяных шаров через стеклянную перегородку, за которой мелькали встревоженные лица. Мальчишка шмыгнул
в лифт, заперся и провалился вниз.
Неточные совпадения
Вечером
в тот день у нее был розовый билет ко мне. Я стоял перед нумератором — и с нежностью, с ненавистью умолял его, чтобы щелкнул, чтобы
в белом прорезе появилось скорее: I-330. Хлопала дверь, выходили из
лифта бледные, высокие, розовые, смуглые; падали кругом шторы. Ее не было. Не пришла.
Мне страшно шевельнуться: во что я обращусь? И мне кажется — все так же, как и я, боятся мельчайшего движения. Вот сейчас, когда я пишу это, все сидят, забившись
в свои стеклянные клетки, и чего-то ждут.
В коридоре не слышно обычного
в этот час жужжания
лифта, не слышно смеха, шагов. Иногда вижу: по двое, оглядываясь, проходят на цыпочках по коридору, шепчутся…
Потом все спуталось, сошло с вековых рельс, все вскочили с мест (не пропев гимна) — кое-как, не
в такт, дожевывая, давясь, хватались друг за друга: «Что? Что случилось? Что?» И — беспорядочные осколки некогда стройной великой Машины — все посыпались вниз, к
лифтам — по лестнице — ступени — топот — обрывки слов — как клочья разорванного и взвихренного ветром письма…
Не прощаясь, не оглядываясь — я кинулся вон из комнаты. Кое-как прикалывая бляху на бегу, через ступени — по запасной лестнице (боялся — кого-нибудь встречу
в лифте) — выскочил на пустой проспект.
Щелк нумератора. Я весь кинулся
в узенький белый прорез — и… и какой-то незнакомый мне мужской (с согласной буквой) нумер. Прогудел, хлопнул
лифт. Передо мною — небрежно, набекрень нахлобученный лоб, а глаза… очень странное впечатление: как будто он говорил оттуда, исподлобья, где глаза.