Неточные совпадения
Она нарочно услала Аксинью
в дальнюю комнату, где мать ее спала с
тех пор, как она стала себя помнить, чтобы ей самой не
входить прямо к Матрене Ниловне.
В гостиной она больше овладеет собою. Ее внезапное волнение
тем временем пройдет.
— А вы куда? — звонко спросил
тот,
входя в контору и сняв шляпу.
— Стойте, я за вас доскажу…
В прошлом году, помните, когда вы меня провожали при спуске «Батрака»…
в ваше положение я недостаточно
вошел… Знаете,
в чаду хозяйского торжества… И на письмо ваше не ответил.
В этом чистосердечно каюсь. Не
то чтобы я струсил… а зарылся. Вот настоящее слово. И вы вправе считать меня… ну, да слово сами приберите.
Ему бы хотелось поговорить на свою любимую
тему; он воздержался, зная, что Серафима не может
войти в его душу по этой части, что она чужда его бескорыстной любви к родной реке и к лесному приволью, где бы он их не встречал. — Что же ты про матушку-то свою не скажешь мне ничего? Как живет-поживает? Чем занята? Она ведь, сколько я ее по твоим словам разумею, — натура цельная и деятельная.
— Как сказать, мы
в это не
входим… Сын — от… чай, видели… такой худощавый из себя парень, — большой искусник по своей части…
Тот, поди, куда-нибудь гнет… Только они к здешней молельне не привержены.
Силоамский доложил это на пороге первой комнаты, куда из темных сеней
входили прямо. Она была
в три окна, оклеена обоями,
в ту минуту очень светла, с письменным столом и длинным диваном по левой стене.
— Я их и не выгораживаю, Василий Иваныч. И каковы бы они ни были, все-таки ими держалось общинное начало. — Аршаулов взял его за руку. —
Войдите сюда. Не говорит ли
в вас горечь давней обиды… за отца и, быть может, за себя самого? Я вашу историю знаю, Василий Иваныч… Вам здесь нанесли тяжкое оскорбление… Вы имели повод возненавидеть
то сословие,
в котором родились. Но что такое наши личные обиды рядом с исконным долгом нашим? Мы все, сколько нас ни есть,
в неоплатном долгу перед
той же самой гольтепой!..
— Я
в это не
входил, Василий Иваныч. Знаю лишь
то, что эта прелестная женщина, с изумительным бюстом и совсем огненными глазами — таких я не видал и
в Андалузии, — искала на съезде лесопромышленников не кого другого, как вас!..
— Полноте хитрить! — громче отрезал Теркин и заходил по комнате. — Я вас выслушал. Теперь мой черед.
В ваши родственные расчеты я
входить не обязан, но коли захочу — могу оказать давление на вашего брата и помочь вам получить с него если не все,
то хоть часть долга… И я ставлю первым условием: этого шустрого таксатора сейчас же устранить. Он — плут, и моему лесоводу, и мне лично делает посулы и готов сейчас же вас всех продать.
Теркину заново приятно стало оттого, что он сначала заключил предварительную сделку с Иваном Захарычем, а потом уж попросил руки дочери…
Тот было хотел поломаться, но как-то сразу осекся, начал что-то такое мямлить,
вошла Павла Захаровна — и все было покончено
в несколько минут.
Обломов пошел в обход, мимо горы, с другого конца
вошел в ту же аллею и, дойдя до средины, сел в траве, между кустами, и ждал.
Мало-помалу Привалов
вошел в тот мир, в каком жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась в последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров не поднималось, и Привалов уносил с собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.
Нежная улыбка безмятежного удовольствия, незлобием рождаемого, изрыла ланиты его ямками, в женщинах столь прельщающими; взоры его, когда я
вошел в ту комнату, где он сидел, были устремлены на двух его сыновей.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С
тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет
войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит
в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не
войдет в комнату, ничего не расскажет!
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И
те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А
в дом
войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
Он был по службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан
в большом свете и имел особливый случай научиться
тому, что
в наше воспитание еще и не
входило.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь
в тех летах,
в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты
входишь теперь
в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные
в своих понятиях, сердца, развращенные
в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.