Неточные совпадения
Все
та же родная река тянулась перед ним,
как будто и богатая водой,
а на деле с каждым днем страшно мелеющая, Теркин не рисовался в разговоре с Борисом Петровичем.
Ее возглас: «глупости
какие!» отвлек его сразу совсем к другим чувствам и образам.
Как похоже произнесла она этот звук «глупости», такими
же вздрагивающими грудными нотами! Может, и поет она таким
же низковатым голосом? И в чертах лица есть что-то общее, — только у нее пепельного цвета плоские волосы, растрепанные теперь от ветерка, поднявшегося на палубе к вечеру,
а у
той —
как смоль черные и слегка волнистые. И стан
как будто похож, сколько можно было видеть снизу, и рост также.
— Да, да. Там она рассуждает: «Что я буду без капитала?.. Дура, мол!..» Я вот и не дура, и не безграмотная,
а горьким опытом дошла до
того же в
каких — нибудь два года… От моего приданого один пшик остался! Тряпки да домашнее обзаведение!
— Все равно… Прежние-то, лет пятнадцать
тому назад, когда я еще в школе был и всякая дурь в голову лезла…
те, по крайности, хоть смелы были, напролом шли,
а частенько и собственной шкурой отвечали.
А нынешние-то в
те же барышни норовят, воображают о себе чрезвычайно и ни на
какое толковое дело не пригодны.
— Ни в
каком случае! Это и мать говорит,
а она отроду не выдумывала. Не знаю, солгала ли на своем веку в одном
каком важном деле, хоть и не принимала никогда присяги. Отец-то Калерию баловал… куда больше меня. И все ее эти выдумки и поступки не
то что одобрял…
а не ограничивал. Всегда он одно и
то же повторял: «Мой первый долг — Калерию обеспечить и ее капиталец приумножить».
Где
же ей взять наружностью против Симочки!
А все-таки, когда она здесь жила перед
тем,
как в Петербурге в «стриженые» сбежала, ст/оящие молодые люди почитали ее больше, чем Симочку, хоть она и по учению-то шла всегда позади.
У него на душе осталось от Кремля усиленное чувство
того, что он «русак». Оно всегда сидело у него в глубине,
а тут всплыло так
же сильно,
как и от картин Поволжья. Никогда не жилось ему так смело,
как в это утро. Под рукой его билось сердце женщины, отдавшей ему красоту, молодость, честь, всю будущность. И не смущало его
то, что он среди бела дня идет об руку с беглой мужней женой. Кто бы ни встретился с ними, он не побоится ни за себя, ни за беглянку.
А разве в нем такая
же страсть,
как в ней?.. Но больше получаса назад он целовался с хмелеющей бабенкой, которая сама призналась, что она «пьяница». И если у них не дошло дело до конца,
то не потому, чтобы ему стало вдруг противно, тошно…
— Однако позвольте, — Теркин понизил голос, но продолжал с легким вздрагиванием голоса. — Вы изволили
же в былые годы служить некоторым идеям. И я первый обязан вам
тем, что вы меня поддержали… не
как любостяжательный хозяин,
а как человек с известным направлением…
Как же не обидно после
того, что он разом и называет себя ее «сообщником», и хочет выдать ее Калерии,
а себя выгородить, чтобы она
же перед ним умилилась,
какой он божественный человек!
Кто
же мешал ей поддаться его добрым словам? Он
того только и добивался, чтобы вызвать в ее душе такой
же поворот,
как и в себе самом!.. У нее и раньше была женская «растяжимая совесть»,
а от приезда Калерии она точно «бесноватая» стала.
Ни одной минуты не смущала Теркина боязнь,
как бы Серафима «не наложила на себя рук». Он спал крепко, проснулся в седьмом часу и, когда спросил себя: «
как же с ней теперь быть?» — на сердце у него не дрогнуло жалости. Прощать ей он не хотел, именно не хотел,
а не
то, что не мог… И жить он с ней не будет, пускай себе едет на все четыре стороны.
— Василий Иваныч, — встретила она его окликом, где он заслышал совсем ему незнакомые звуки, — вы меня вчера запереть хотели…
как чумную собачонку… Что ж! Вы можете и теперь это сделать. Я в ваших руках. Извольте, коли угодно, посылать за урядником,
а то так ехать с доносом к судебному следователю… Чего
же со мной деликатничать? Произвела покушение на жизнь такого драгоценного существа,
как предмет вашего преклонения…
— Рук о тебя марать… не стоит, — выговорил он
то, что ему подумалось две минуты перед
тем. — Не ты уходишь от меня,
а я тебя гоню, — слышишь — гоню, и счастлив твой Бог, что я тебя действительно не передал в руки прокурорской власти! Таких надо запирать,
как бесноватых!.. Чтоб сегодня
же духу твоего не было здесь.
Вместо
того чтобы повиниться и вымолить себе прощение, она — на-ко, поди! — начала
какие «колена выкидывать»! И уехала-то «с форсом», к Калерии Порфирьевне не пошла, не просила у нее прощения,
а та разливалась-плакала, — он видел в дверь,
как та за нее
же убивалась.
Тот же мезонин выглядывает из-за лип сада, только крыша зеленая,
а не буро-красная,
какою прежде была.
—
Как же… И даже весьма солидное каменное здание. Намерение-то у них было в верхнем этаже настоящую церковь завести. Они ведь — изволите, чай, припомнить — по беглопоповскому согласию. Главным попечителем состоит купец миллионщик. На его деньги вся и постройка производилась. Однако допустить
того нельзя было. Так верхний этаж-то и стоит пустой,
а старухи помещаются в первом этаже.
А там копни самую суть — и окажутся они такими
же «сухарниками»,
как то согласие, в которое совратилась мать Серафимы…
Все они ругали бывшего старшину Малмыжского, которому удалось поставить себе в преемники своего подручного, такого
же «выжигу» и «мошейника», и через него он по-прежнему мутит на сходах и, разжившись теперь достаточно, продолжает представлять из себя «отца — благодетеля» кладенецкой «гольтепы», спаивает ее, когда нужно, якобы стоит за ее нужды,
а на самом деле только обдирает,
как самый злостный паук, и науськивает на
тех, кто уже больше пятнадцати лет желает перейти на городовое положение.
— Для меня это чувствительно, Михаил Терентьич! Я хотел от вас именно выслушать душевное слово, в память моего приемного отца Ивана Прокофьича.
А вы говорите про
тех, кто его поддерживал,
как про предателей и доносчиков.
Как же это?
—
А к
тому, что вы, господа, все о подъеме своего духа толкуете…
Какой же тут подъем, скажи на милость, ежели ни у кого верного дохода в три тысячи рублей нет?.. И велика приманка — жалованье,
какое у меня лоцман получает или мелкий нарядчик!..
При нем и у таксатора тон сделался гораздо скромнее, что Теркин тотчас
же отметил; да и сам Теркин не
то что стеснялся,
а не находил в себе уверенности, с
какой обходился со всяким народом — будь
то туз миллионщик или пароходный лоцман.
— Господи! — перебила она себя. — Так хорошо!.. Воздух!.. Пахнет
как! Река наша — все
та же. Давно ли? Каких-нибудь два года, меньше
того… Тоже на берегу… и на этом самом…
А? Вася? Тебе неприятно? Прости, но я не могу. Во мне так
же радостно екает сердце. Точно все это сон был, пестрый такой, тяжелый, — знаешь, когда домовой давит, — и вот я проснулась… в очарованном саду… И ты тут рядом со мной! Господи!..
И он теперь вот, на закате, сидит с своей невестой, на
том же месте, где она,
как блудница, с воплем простиралась по траве и чуть не целовала его ног… Он смотрит на нее влюбленно-отеческим взглядом, гладит по голове, ласкает русую косу;
а потом целует каждый пальчик ее крохотной ручки.
Он с недоумением поглядел на нее, но не возражал больше. Из города вернулся он недовольный — это она сейчас
же почуяла. Наверное и там к нему с чем-нибудь приставали. Точно он в самом деле
какой миллионщик;
а у него своих денег совсем немного — он ей все рассказал на днях и даже настаивал на
том, чтобы она знала,"каков он есть богатей".
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)
А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид,
а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Мишка. Да для вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать,
а вот
как барин ваш сядет за стол, так и вам
того же кушанья отпустят.
А Петр-то Иванович уж мигнул пальцем и подозвал трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад
тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет так
же,
как и отец, содержать трактир.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю
как!"За что
же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему.
А он не
то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Ибо желать следует только
того, что к достижению возможно; ежели
же будешь желать недостижимого,
как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени и подобного,
то сим градоначальническую власть не токмо не возвысишь,
а наипаче сконфузишь.