В цирюльне ему пришлось немного подождать. Одного гостя брили, другого завивали: хозяин, — сухощавый пожилой блондин, и его молодец — с наружностью истого московского парикмахера, откуда — нибудь с
Вшивой Горки, в лимонно-желтом галстуке с челкой, примазанной фиксатуаром к низкому лбу.
— Позвольте, — стремительно заговорил он, с усилием поднимая глухой, сиплый звук голоса. — С такой теорией Антона Пантелеича и
обовшивеешь, по-мужицки выражаясь!"Никто не прав, никто не виноват! Все-чудо в мироздании!"