Неточные совпадения
Первые славянофилы, Киреевский и Хомяков, яснее Вл. Соловьева сознавали, что лишь религиозно, а не философски, лишь в полноте
жизни, а не в гнозисе достижим универсальный синтез, всеединство, так как
свободнее были от рационализма.
Философия должна быть
свободной, должна искать истину, но именно
свободная философия, философия свободы приходит к тому, что лишь религиозно, лишь
жизни цельного духа дается истина и бытие.
Подмена же веры знанием в данных условиях мира есть отказ от
свободного выбора, есть трусость перед опасностью, перед проблематическим, предпочтение гарантированного и безопасного, т. е.
жизнь под принуждением данной природной действительности.
Если зло и страдания
жизни, смерть и ужас бытия не являются результатом предмирного преступления богоотступничества, великого греха всего творения,
свободного избрания злого пути, если нет коллективной ответственности всего творения за зло мира, нет круговой поруки, то теодицея [Теодицеей называется проблема оправдания Бога, но само это словосочетание вызывает возражение.
Человек должен стать внутренне
свободным, достойным свободы и вечной
жизни, действительно перестать быть рабом, а не надевать костюм
свободного, не казаться могущественным: он должен сознать свой грех, в котором участвовал, и религиозную связь свою с искуплением.
Нельзя ответственность за страдание и зло возлагать на других, на внешние силы, на власть, на социальные неравенства, на те или иные классы: ответственны мы сами, как
свободные сыны; наша греховность и наше творческое бессилие порождают дурную власть и социальные несправедливости, и ничто не улучшается от одной внешней перемены власти и условий
жизни.
Снять бремя свободы и подменить свободу принуждением значит уничтожить тайну веры, которая и есть тайна благодатной свободы и
свободной любви, значит превратить религиозную
жизнь в принуждение видимых вещей, закрепить необходимость.
Свободная активность человеческой воли органически входит в тело церкви, является одной из сторон церковной
жизни.
Но врастание человечества в божественную
жизнь есть процесс творческого и
свободного волевого устремления.
По сущности церковного самосознания церковь состоит из сынов, из
свободных и любящих, к ее
жизни не приобщаются рабы, изнасилованные и тяготящиеся.
Жить мистической
жизнью и значит жить
жизнью свободной, значит прорвать цепь природной необходимости и рабства.
Претворение природного хаоса, сковывающего все порывы к
жизни абсолютной, в
свободный, божественный Космос есть процесс творческий.
Религиозная мистика и эстетика неизбежно имеют чувственную сторону, но в здоровой религиозной
жизни она сочетается со стороной волевой и мужественной, со
свободной ответственностью.
Ходишь по земле туда-сюда, видишь города, деревни, знакомишься со множеством странных, беспечных, насмешливых людей, смотришь, нюхаешь, слышишь, спишь на росистой траве, мерзнешь на морозе, ни к чему не привязан, никого не боишься, обожаешь
свободную жизнь всеми частицами души…
В четверг на святой папа, сестра и Мими с Катенькой уехали в деревню, так что во всем большом бабушкином доме оставались только Володя, я и St.-Jérôme. То настроение духа, в котором я находился в день исповеди и поездки в монастырь, совершенно прошло и оставило по себе только смутное, хотя и приятное, воспоминание, которое все более и более заглушалось новыми впечатлениями
свободной жизни.
Неточные совпадения
Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще
свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою
жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
Если бы не это всё усиливающееся желание быть
свободным, не иметь сцены каждый раз, как ему надо было ехать в город на съезд, на бега, Вронский был бы вполне доволен своею
жизнью.
Но, шумом бала утомленный, // И утро в полночь обратя, // Спокойно спит в тени блаженной // Забав и роскоши дитя. // Проснется зá полдень, и снова // До утра
жизнь его готова, // Однообразна и пестра, // И завтра то же, что вчера. // Но был ли счастлив мой Евгений, //
Свободный, в цвете лучших лет, // Среди блистательных побед, // Среди вседневных наслаждений? // Вотще ли был он средь пиров // Неосторожен и здоров?
Прости ж и ты, мой спутник странный, // И ты, мой верный идеал, // И ты, живой и постоянный, // Хоть малый труд. Я с вами знал // Всё, что завидно для поэта: // Забвенье
жизни в бурях света, // Беседу сладкую друзей. // Промчалось много, много дней // С тех пор, как юная Татьяна // И с ней Онегин в смутном сне // Явилися впервые мне — // И даль
свободного романа // Я сквозь магический кристалл // Еще не ясно различал.
Он знал, что это лицо — сухое, мимически бедное, малоподвижное, каковы почти всегда лица близоруких, но он все чаще видел его внушительным лицом
свободного мыслителя, который сосредоточен на изучении своей духовной
жизни, на работе своего я.