Неточные совпадения
Свободная философия
есть философия религиозная, философия интуитивная, философия
сынов, а не пасынков.
Философскими усилиями разума пытался Ориген проникнуть в тайну соотношения между Богом Отцом и
Сыном, и мудрости Оригена не дано
было вполне постигнуть эту тайну.
Диавол
есть только первая в зле тварь, в нем воплотилось начало, противоположное
Сыну Божьему, он
есть образ творения, каким оно не должно
быть.
Логос —
Сын Божий
есть смысл творения, божественный план творения, идеальная норма его бытия.
Логос —
Сын Божий
есть предвечный носитель соединенности Творца с творением, любви, соединяющей Божество с человечеством...
У Бога
есть Сын-Логос, Сын-Любовь, и Он творит мир, осуществляя полноту бытия в любви и смысле.
Сын Божий — второе лицо Троицы, и
есть неизбежность акта творения, и
есть идея мира совершенного — космоса.
Иисус из Назарета и
был историческим, конкретным явлением
Сына Бога, Логоса, Смысла творения.
Без
Сына Божьего человечество не только не могло бы искупить греха и спастись, но его и не
было бы, оно не сотворилось бы.
Сын Бога и
есть божественное, идеальное, абсолютно совершенное начало человечности — богосыновства, любящего Отца и Отцом любимого.
Если
Сын Божий
есть Логос бытия, Смысл бытия, идея совершенного космоса, то Дух
есть абсолютная реализация этого Логоса, этого Смысла, воплощение этой идеи не в личности, а в соборном единстве мира,
есть обоженная до конца душа мира.
Но о Перво-Божестве ничего не может
быть сказано, оно невыразимо, отношение к нему уже сверхрелигиозно, само религиозное отношение исчезает там, где прекращается драма действующих лиц, драма Отца,
Сына и Духа и всех лиц творения.
Религия драматична, может
быть лишь у лица и лишь по отношению к лицу, и потому возможна лишь религия Отца,
Сына и Духа.
То, что
было не по силам человеческим, не по силам природным, оказалось по силам
Сына Человеческого и
Сына Божьего.
Если Христос —
Сын Божий, Логос, то мир имеет Смысл и у меня
есть надежда на вечное спасение; если Христос — человек, то мир бессмыслен и нет для меня религии спасения.
Христос
был распят тем миром, который ждал своего мирского царя, ждал князя этого мира и не имел той любви к Отцу, которая помогла бы узнать
Сына.
Великая тайна человеческой свободы сокрыта в том, что
Сын Бога умер на кресте,
был унижен и растерзан.
Сын Божий должен
был быть распят и растерзан в мире, чтобы дитя-мир могло полюбить Отца и свободно спастись, вернуться в его лоно.
Религия Христа
есть завет любви, а не жертвы, религия Спасителя —
Сына Божьего, а не спасителей-человеков.
Христос
есть абсолютный
Сын Божий, мир
есть становящееся абсолютное.
«Если
Сын освободит вас, то истинно свободны
будете».
Путь истины и
есть путь свободы во Христе, ибо
Сын освобождает.
Церковь ждет от
сынов своих верности матери, требует рыцарского к себе отношения; рыцарство же не
есть рабство и рабству противоположно.
[Потрясающий образ Иоахима из Флориды хорошо нарисован в книге Жебара «Мистическая Италия».] «Если Третье Царство — иллюзия, какое утешение может остаться христианам перед лицом всеобщего расстройства мира, который мы не ненавидим лишь из милосердия?» «
Есть три царства: царство Ветхого Завета, Отца, царство страха; царство Нового Завета,
Сына, царство искупления; царство Евангелия от Иоанна, Св.
К дьячку с семинаристами // Пристали: «Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню — не народную — // Впервые
спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку называл.)
Событие рождения сына (он был уверен, что
будет сын), которое ему обещали, но в которое он всё-таки не мог верить, — так оно казалось необыкновенно, — представлялось ему с одной стороны столь огромным и потому невозможным счастьем, с другой стороны — столь таинственным событием, что это воображаемое знание того, что будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному, людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно.
Он
был сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой, пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив:
Неточные совпадения
Добчинский.То
есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже
был совсем, то
есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Следовало взять
сына портного, он же и пьянюшка
был, да родители богатый подарок дали, так он и присыкнулся к
сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже подослала к супруге полотна три штуки; так он ко мне.
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я
сына родила. // Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Как только
пить надумали, // Влас сыну-малолеточку // Вскричал: «Беги за Трифоном!» // С дьячком приходским Трифоном, // Гулякой, кумом старосты, // Пришли его
сыны, // Семинаристы: Саввушка // И Гриша, парни добрые, // Крестьянам письма к сродникам // Писали; «Положение», // Как вышло, толковали им, // Косили, жали, сеяли // И
пили водку в праздники // С крестьянством наравне.
«Дерзай!» — за ними слышится // Дьячково слово;
сын его // Григорий, крестник старосты, // Подходит к землякам. // «Хошь водки?» —
Пил достаточно. // Что тут у вас случилося? // Как в воду вы опущены?.. — // «Мы?.. что ты?..» Насторожились, // Влас положил на крестника // Широкую ладонь.