Кант так далеко заходит в своем рационализме, что для него вся действительность, все живое бытие есть продукт знания, мышления: мир созидается
категориями субъекта, и ничто не в силах из этих тисков освободиться, ничего не является само по себе, независимо от того, что навязывается субъектом.
Неточные совпадения
Канта не считают рационалистом, того Канта, который допускал веру лишь в пределах разума, который рационалистически отвергал чудесное, который все бытие сковал рациональными
категориями, поставил реальность в зависимость от познающего
субъекта.
Безумие — рассматривать бытие как результат объективирования и рационализирования познающего
субъекта, ставить бытие в зависимость от
категорий познания, от суждения.
Познающий
субъект со своими
категориями, своими суждениями, своим объективированием есть часть бытия, часть жизни.
Жизнь духа, само бытие, во всех смыслах предшествует всякой науке, всякому познанию, всякому мышлению, всякой
категории, всякому суждению, всякому гносеологическому
субъекту.
Ведь для Канта не только наука, знание, но и сам мир, сама природа созидаются познавательными
категориями, судящим
субъектом.
Само разделение на
субъект и объект, из которого вырастает гносеологическая проблема, само аналитическое нахождение в
субъекте различных формальных
категорий есть уже результат рационалистической отвлеченности, неорганичности мышления, болезненной разобщенности с живым бытием.
У критицистов опыт сознательно умерщвлен, скован
категориями, соткан из элементов
субъекта.
Субъект и его
категории — столь же онтологическая предпосылка критической философии, как и объективное бытие и его свойства у наивных реалистов.
Пространство, время, все
категории познания, все законы логики суть свойства самого бытия, а не
субъекта, не мышления, как думает большая часть гносеологических направлений.
Пространственность, временность, материальность, железная закономерность и ограниченность законами логики всего мира, являющегося нам в «опыте», вовсе не есть результат насилия, которое
субъект производит над бытием, навязывая ему «свои»
категории, это — состояние, в котором находится само бытие.
Происхождение и значение всех
категорий не может быть осмыслено углублением в
субъект, так как тут проблема онтологическая, а не гносеологическая, и, чтобы понять хоть что-нибудь, гносеология должна стать сознательно онтологической, исходить из первоначальной данности бытия и его элементов, а не сознания, не
субъекта, противоположного объекту, не вторичного чего-то.
Теория познания придет, наконец, к реализму, когда положит в свое основание новую, необычную для отвлеченных философов идею, идею греха как источника всех
категорий, источника самой противоположности
субъекта и объекта, которая остается тайной для всех гносеологий.
Идея же греха и вытекающей из него болезненности бытия дана нам до всех
категорий, до всякого рационализирования, до самого противоположения
субъекта объекту; она переживается вне времени и пространства, вне законов логики, вне этого мира, данного рациональному сознанию.
Неточные совпадения
«За внешней грубостью — добрая, мягкая душа. Тип Тани Куликовой, Любаши Сомовой, Анфимьевны. Тип человека, который чувствует себя созданным для того, чтоб служить, — определял он, поспешно шагая и невольно оглядываясь: провожает его какой-нибудь
субъект? — Служить — все равно кому. Митрофанов тоже человек этой
категории. Не изжито древнее, рабское, христианское. Исааки, как говорил отец…»
Субъект не есть субстанция, что есть натуралистическая
категория,
субъект есть акт.