Неточные совпадения
И
те же рационалисты не
видят рационализма и интеллектуализма в ограничениях веры разумом и наукой, в отдании всего объективного и реального во власть малого разума.
Те, которые верят в миссию России, а в нее можно только верить,
те всегда
видели и всегда будут
видеть это призвание в творческом достижении религиозного синтеза, религиозного синтеза и в жизни и в сознании.
Существует три типических решения вопроса о взаимоотношении знания и веры, и, как
увидим ниже, решения эти, несмотря на различия, сходятся в
том, что одинаково признают коренную противоположность знания и веры, не ищут общей подпочвы в глубине.
В теософических течениях нашего времени нельзя не
видеть возрождения гностицизма; это все
то же желание узнать, не поверив, узнать, ни от чего не отрекаясь и ни к чему не обязываясь, благоразумно подменив веру знанием.
Мы
видим и знаем
то, что полюбили и избрали, а
то, от чего отпали, что отвергли,
то перестаем
видеть и знать.
Лишь
тот, кто
увидел в униженном и раздавленном, в образе раба, в распятом — Царя и Бога,
тот приобщается к тайне спасения.
Гносеологи же
видят у врат этих иных царств лишь предел, за которым начинаются иррациональные переживания, — неизреченная область хаоса и
тьмы.
Основное и неустранимое противоречие критической гносеологии я
вижу в
том, что для нее трансцендентальное сознание неизбежно превращается в объект, и должно предшествовать всякому объекту.
Не могут осуждать рационализм
те, которые во всяком познании и во всяком объективировании
видят рационализацию.
Именно
те и должны быть названы рационалистами, которые всюду
видят рационализацию и вне рационализации допускают лишь «переживание».
Индивидуалистический эмпиризм полагает, что весь опыт есть мое субъективное состояние, в
то время как универсальный эмпиризм Лосского
видит в опыте саму живую действительность в ее необъятности.
Но сам же Лосский помогает нам перенести вопрос о дефектах познания на почву онтологическую,
увидеть корень зла в самом бытии, в самой живой действительности, а не в
том, что субъект конструирует объект и
тем умерщвляет в нем жизнь.
Вначале философия брала прежде бытие, потом мышление, в дальнейшем своем развитии стала брать прежде мышление, потом бытие, теперь философия вновь возвращается к
тому состоянию, когда она сознательно уже, изведав все соблазны рационализма, скептицизма, критицизма, будет брать прежде бытие, потом мышление,
увидит в мышлении функцию бытия.
Само противоположение субъекта и объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в познании есть, как мы
видели, результат
того же заболевания бытия, которое превратило его во временное, пространственное, материальное и логическое.
Соблазн манихейского дуализма, соблазн
увидеть два равносильных начала бытия, двух богов, в
том и коренится, что абсолютное и относительное рассматривают в одной плоскости, как соотносительные и конкурирующие силы.
Только однажды в истории мира была дана возможность
увидеть Бога в человеческом образе, и
то было чудом истории, единственным по своему значению, чудесным фактом искупления и спасения.
Гарнак
видит интеллектуализм в христианской догматике и призывает к простой сердечности в отношении к Христу, не решая вопроса о
том, кто был Христос.
Но весь смысл явления Христа миру в
том и заключается, чтобы мир свободно узнал Христа, полюбил Царя в образе Распятого,
увидел божественную мощь в кажущемся бессилии и беспомощности.
Но в царство это войдут
те, которые полюбили Распятого, в Нем свободно
увидели Бога и Царя.
И самое сильное препятствие, быть может, в
том, что не
видят чуда от веры в Христа, что поверивший в Христа все еще остается слабым человеком.
Со стороны величайшее чудо истории не видно, неверующему нельзя доказать, что Христос воскрес, тут нет доказательного насилия, но
тот, кто
увидел это чудо, кто поверил в него,
тот знает, что мертвые встанут для вечной жизни.
И пусть неверующие, смотрящие со стороны, не ждут чудес от христианина, чтобы поверить, чтобы войти в мистический круг; они ведь не
видят чуда, реально уже совершившегося, чуда воскресения Христа, и ничего не
увидят до
тех пор, пока свободная любовь не одержит в них победы над вынужденной силой.
В истории мира произошел космический переворот, началось подлинно новое летосчисление, и не могут объяснить этой чудесной роли Иисуса
те, которые
видят в Нем только человека, хотя бы и самого необыкновенного.
Тот не
видит церкви, кто
видит лишь принуждающий его быт и насилующий его иерархический строй.
То же мы
видим в «теософических» и «гностических» учениях.
Мертвенно и реакционно
то религиозное сознание, которое принижает творчество, не
видит в творческом подъеме божественного света.
Скоро, быть может, мы
увидим возрождение католической литературы, подобное
тому, которое
видело начало XIX века.
— Я не нахожу, — уже серьезно возразил Свияжский, — я только
вижу то, что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко. У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем. Спросите у хозяина, — он не знает, что ему выгодно, что невыгодно.
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только
увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь
вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а
то, признаюсь, я уж думал, что вы пришли с
тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Добчинский.
То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите
видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем,
то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили
видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому,
то он там уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я
вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!