Неточные совпадения
Весь природный порядок, пространственный, временный, материальный, закономерный, который явился результатом греха, соблазненности наущениями духа зла,
есть наполовину подделка бытия, ложь и призрак, так как в нем царит смерть, рабство и
страдание.
Безрелигиозное сознание мысленно исправляет дело Божье и хвастает, что могло бы лучше сделать, что Богу следовало бы насильственно создать космос, сотворить людей неспособными к злу, сразу привести бытие в то совершенное состояние, при котором не
было бы
страдания и смерти, а людей привлекало бы лишь добро.
В исторической судьбе человечества неизменно сопутствует ему Промысел Божий; в истории
есть сфера перекрещивающегося соединения человечества с Божеством,
есть мистическая церковь, в которой восстанавливается человечество в своей свободе и достоинстве, которая предупреждает окончательную гибель человека, поддерживает его в минуты ужаса и переходящего все границы
страдания.
Жертва, принесенная человеком, его кровь и
страдания, не может искупить греха, не спасает, так как не соответствует всей безмерности содеянного преступления и не
есть еще действие совместное с Богом, не
есть еще богодейство.
Для мирян, в которых не
было положительного зла, отравлявшего католическую иерархию, Христос не
был внутренним, оставался внешним; они подражали
страданиям Христа, влюблялись в Христа, как во внешний объект, но не принимали Христа внутрь себя.
Святые аскеты должны
были бросить вызов естественному порядку природы, должны
были совершить свой индивидуальный опыт победы над источником зла, опыт активного, а не пассивного
страдания, чтоб история мира могла продолжиться и завершиться.
Страдание, которым полон мир,
есть уже последствие до мира содеянного зла, результат греха.
Страдание не
есть первоначальная основа творения;
страдания нет в идее Творца.
Страдание людей
есть знак того, что
было совершено преступление, и освобождение от
страдания может
быть лишь результатом искупления греха, творческой победы над злом.
Страдание, само по себе взятое, не
есть цель и не
есть заслуга.
Цель
есть блаженство в Боге, но путь к этой цели — страдательный, заслуга — в усилии победить корень
страдания, т. е. зло.
Идеализация
страдания как такового, как цели, как высшей заслуги, как высшей красоты,
есть великий соблазн, и с соблазном этим связано ложное понимание Голгофской жертвы.
В самом факте большого
страдания никакой заслуги не
было и не
было бы ничего спасительного для мира.
Но Голгофское
страдание Христа
было победное, божественно-активное; оно вырывало из мира корень
страдания, уготовляло воскресение.
Поклоняющиеся всякому
страданию, обоготворяющие его красоту так загипнотизированы, что не отличают
страдания активного от
страдания пассивного, а в этом различии,
быть может, скрыта вся тайна мирового спасения.
Обожествление пассивного
страдания есть обожествление небытия,
есть соблазн сладости смерти.
Страдание христианских святых
было активно, а не пассивно: они бросали вызов законам природы, они побеждали самые сильные
страдания мира, так как находили источник высшего бытия, перед которым всякое
страдание ничтожно.
Жажда искупления необходима для спасения, так как человеку
есть что искупать; но гипноз искупления
есть один из соблазнов; гипноз этот приводит к обожествлению
страдания, а не освобождению от
страдания.
Страдальческий опыт ведет к религии, но опыт религиозный
есть уже преодоление
страдания.
История мира
есть история страдальческая, но смысл мира в исходе из
страдания, т. е. в победе над злом.
Страдание не
есть самое прекрасное в мире, так как еще прекраснее
будет творческое блаженство.
Идеология
страдания есть особый вид гедонизма, так как ставит сущность человеческой жизни в зависимость от чувственного плюса или минуса, от
страдания или наслаждения.
Страдание не
есть ни добро, ни зло, оно — результат зла, который должен
быть мужественно изжит.
Вот почему опыт современного человечества социально и научно победить
страдание и сделать людей счастливыми
есть безумие.
Страдание потому так страшно, что оно всегда
есть знак того, что в мире совершилось преступление.
Ложная идеология
страдания, отождествляющая всякую любовь с состраданием, требует от человека, чтобы всякое
страдание было разделено им, принято на себя.
Подражание
страданиям Христовым, вплоть до принятия стигматов,
есть последнее слово католической мистической чувственности.
Со времени своего последнего посещения Масленникова, в особенности после своей поездки в деревню, Нехлюдов не то что решил, но всем существом почувствовал отвращение к той своей среде, в которой он жил до сих пор, к той среде, где так старательно скрыты
были страдания, несомые миллионами людей для обеспечения удобств и удовольствий малого числа, что люди этой среды не видят, не могут видеть этих страданий и потому жестокости и преступности своей жизни.
Господи! неужели нужно, чтоб обстоятельства вечно гнели и покалывали человека, чтоб не дать заснуть в нем энергии, чтобы не дать замереть той страстности стремлений, которая горит на дне души, поддерживаемая каким-то неугасаемым огнем? Ужели вечно нужны
будут страдания, вечно вопли, вечно скорби, чтобы сохранить в человеке чистоту мысли, чистоту верования?
Неточные совпадения
«Если не я, то кто же виноват в этом?» невольно подумал он, отыскивая виновника этих
страданий, чтобы наказать его; но виновника не
было.
— Может
быть, для тебя нет. Но для других оно
есть, — недовольно хмурясь, сказал Сергей Иванович. — В народе живы предания о православных людях, страдающих под игом «нечестивых Агарян». Народ услыхал о
страданиях своих братий и заговорил.
Определенного ничего не
было, но Степана Аркадьича никогда почти не
было дома, денег тоже никогда почти не
было, и подозрения неверностей постоянно мучали Долли, и она уже отгоняла их от себя, боясь испытанного
страдания ревности.
Кити
была жива,
страдания кончились.
Для Константина Левина деревня
была место жизни, то
есть радостей,
страданий, труда; для Сергея Ивановича деревня
была, с одной стороны, отдых от труда, с другой — полезное противоядие испорченности, которое он принимал с удовольствием и сознанием его пользы.