Неточные совпадения
И роковой смысл этого выпадения я
вижу даже не в
том, что он дает перевес враждебной нам стороне.
И ныне перед европейским миром стоят более страшные опасности, чем
те, которые я
видел в этой войне.
И если народы Запада принуждены будут, наконец,
увидеть единственный лик России и признать ее призвание,
то остается все еще неясным, сознаем ли мы сами, чт́о есть Россия и к чему она призвана?
То же противоречие, которое мы
видим в национальном гении Достоевского,
видим мы и в русской народной жизни, в которой всегда видны два образа.
И если отрадно иметь писателя, столь до конца русского, и поучительно
видеть в нем обнаружение русской стихии,
то и страшно становится за Россию, жутко становится за судьбу России.
«Пятном на славянофильстве было
то, что они за официальностью не
видели сердца, которое всегда билось.
Русский народ и истинно русский человек живут святостью не в
том смысле, что
видят в святости свой путь или считают святость для себя в какой-либо мере достижимой или обязательной.
Русь совсем не свята и не почитает для себя обязательно сделаться святой и осуществить идеал святости, она — свята лишь в
том смысле, что бесконечно почитает святых и святость, только в святости
видит высшее состояние жизни, в
то время как на Западе
видят высшее состояние также и в достижениях познания или общественной справедливости, в торжестве культуры, в творческой гениальности.
И очень наивна
та философия истории, которая верит, что можно предотвратить движение по этому пути мировой империалистической борьбы, которая хочет
видеть в нем не трагическую судьбу всего человечества, а лишь злую волю
тех или иных классов,
тех или иных правительств.
Талантливый и своеобразный английский империалист Крэмб
видит значение английского империализма в
том, чтобы «внушить всем людям, живущим в пределах Британской империи, английское мировоззрение» [См. Крэмб. Германия и Англия.].
Они знают, что война есть великое зло и кара за грехи человечества, но они
видят смысл мировых событий и вступают в новый исторический период без
того чувства уныния и отброшенности, которое ощущают люди первого типа, ни в чем не прозревающие внутреннего смысла.
Когда вскрывается гнойный нарыв,
то нельзя
видеть зла в самом вскрытии нарыва.
Между
тем очень распространены идеологические построения, которые в неподвижности, в сохранении status quo
видят справедливость, всякую же борьбу, перераспределяющую исторические тела, считают неправдой и насилием.
И вместе с
тем со своей «частной» точки зрения Толстой не
видит личности человеческой, всякий лик тонет для него в безличном.
Нужно
видеть абсурдность и бессмысленность мира, в котором мы живем, и вместе с
тем верить в дух, с которым связана свобода, и в смысл, который победит бессмыслицу и преобразит мир.
Ошибка гуманизма была совсем не в
том, что он утверждал высшую ценность человека и его творческое призвание, а в
том, что он склонялся к самодостаточности человека и потому слишком низко думал о человеке, считая его исключительно природным существом, не
видел в нем духовного существа.
Совершенно ошибочна
та точка зрения, которая
видит в политической жизни самые корыстные чувства людей и социальных групп.
Преобразующую же правду нужно
видеть не столько в
том, чтобы человек ставил себе благостную цель, осуществляя ее средствами, непохожими на цель, сколько в
том, чтобы он излучал благостную энергию.
Сосредоточенность на материальной стороне жизни, которая наиболее далека от свободы, ведет к
тому, что в ней начинают
видеть не средства, а цель жизни, творческую духовную жизнь или совсем отрицают, или подчиняют материальной жизни, от нее получают директивы.
Наибольшую трудность для общения мысли создает
то, что марксизм не хочет
видеть за классом человека, он хочет увидать за каждой мыслью и оценкой человека класс с его классовыми интересами.
Когда делят историю на три периода и в последнем
видят наступление совершенного состояния,
то это всегда означает секуляризованный мессианизм.
Противоречивость марксизма отчасти связана с
тем, что он есть не только борьба против капиталистической индустрии, но и жертва его, жертва
той власти экономики над человеческой жизнью, которую мы
видим в обществах XIX и XX века.
Я не
вижу никаких трудностей в
том, чтобы признать существование буржуазного католичества, протестантства и православия, буржуазной философии и морали, но отсюда не следует делать выводы, что истина духовного творчества лежит в экономике и что не существует духовных ценностей, не зависимых от экономики.
Если под революцией понимать совершаемые в известный исторический день насилия, убийства, кровопролития, если понимать под ней отмену всех свобод, концентрационные лагеря и пр.,
то желать революции нельзя и нельзя ждать от нее явления нового человека, можно только при известных условиях
видеть в ней роковую необходимость и желать ее смягчения.
— Я не нахожу, — уже серьезно возразил Свияжский, — я только
вижу то, что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко. У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем. Спросите у хозяина, — он не знает, что ему выгодно, что невыгодно.
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только
увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь
вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а
то, признаюсь, я уж думал, что вы пришли с
тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Добчинский.
То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите
видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем,
то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили
видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому,
то он там уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я
вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!