«Христос затем был рожден Девою, чтобы снова освятить женскую тинктуру и претворить ее в мужскую, дабы мужчина и
женщина стали муже-девами, как был Христос» [Там же, с. 482.].
Неточные совпадения
Христос восстановил андрогинный образ в человеке и возвратил ему Деву-Софию. «Образ Божий — муже-дева, а не
женщина и не мужчина» [Там же, с. 140.]. «Огневая душа должна закалиться в огне Божьем и
стать светлее чистого золота, ибо она жених благородной Софии из семени жены; она — тинктура огня, как София — тинктура света.
Когда тинктура огня очистится совершенно — в нее будет возвращена София, Адам вновь обоймет свою всечестную невесту, которая была отнята у него во время его первого сна, и не
станет более ни мужчина, ни
женщина, но лишь одна ветвь на Христовом жемчужном дереве, что стоит в Божьем раю» [Там же, с. 150–151.].
«
Женщина же, как Адамова девственность, из Адамовой природы и существа была теперь преображена или образована в
женщину или самку, в которой все же сохранилась святая, хотя и утратившая Бога, девственность как тинктура любви и света, но сохранилась потускневшей и как бы мертвой; ибо ныне вместо нее в ней внешняя мать как четырехэлементная любовь
стала родительницею природы, которая должна была принять в себя Адамово, т. е. мужское семя» [Там же, с. 327.].
Без понятия андрогина остается непонятной центральная идея религии — идея образа и подобия Божия» [Там же, с. 190–191.]. «Небесная София (идея) была помощницей первозданного человека, не бывшего ни мужчиной, ни
женщиной; через свой союз с нею — который, следовательно, не мог быть половым — он и должен был упрочить андрогина и уничтожить в себе возможность
стать мужчиною или
женщиною.
И ныне еще, после того как человек уже
стал мужчиной и
женщиной, та же София, лишь только он к ней внутренно обратится, делает и мужчину и
женщину хотя бы внутренно причастными андрогинной и ангельской природе» [Там же, с. 191–192.].
— Пропаду? — вскричал я. — Нет, я не пропаду. Кажется, не пропаду. Если
женщина станет поперек моей дороги, то она должна идти за мной. Мою дорогу не прерывают безнаказанно…
Вдруг раздался с колокольни ближайшего монастыря благовест, и все — экипажи, пешеходы — мгновенно стало и оцепенело. Мужчины сняли шляпы,
женщины стали креститься, многие тагалки преклонили колени. Только два англичанина или американца промчались в коляске в кругу, не снимая шляп. Через минуту все двинулось опять. Это «Angelus». Мы объехали раз пять площадь. Стало темно; многие разъезжались. Мы поехали на Эскольту есть сорбетто, то есть мороженое.
Но молчание долго еще не установилось. Долго еще женщины бранились, рассказывали друг другу, как началось и кто виноват. Наконец надзиратель и надзирательница ушли, и
женщины стали затихать и укладываться. Старушка стала перед иконой и начала молиться.
Неточные совпадения
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много
женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не
стало.
Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной
женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней
женщине и во что бы то ни
стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
Представь себе, что ты бы шел по улице и увидал бы, что пьяные бьют
женщину или ребенка; я думаю, ты не
стал бы спрашивать, объявлена или не объявлена война этому человеку, а ты бы бросился на него защитил бы обижаемого.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу
женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем
стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
«Он любит другую
женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет.
Стало быть, всё кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».