Неточные совпадения
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою
новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого
не будут жечь, никому
не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и
не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда
не будет бессмысленных форм и обрядов,
не будет договоров и условий на чувства,
не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать
не воле, а одной любви; когда
не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я
не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и
не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а
не жертв…
«Если бы действительно преисполнились истиною Христовою, а
не диаволова учения, — совсем
не то написали бы в вашей
новой книге.
На почве русского православия, взятого
не в его официальной форме, быть может, возможно раскрытие
нового учения о человеке, а значит, и об истории и обществе.
Даже революционно-социалистическое направление, которое
не было анархическим,
не представляло себе, после торжества революции, взятия власти в свои руки и организации
нового государства.
Уже в конце века и в начале
нового века странный мыслитель Н. Федоров, русский из русских, тоже будет обосновывать своеобразный анархизм, враждебный государству, соединенный, как у славянофилов, с патриархальной монархией, которая
не есть государство, и раскроет самую грандиозную и самую радикальную утопию, какую знает история человеческой мысли.
У него
не было ожидания
нового откровения Св.
Эта
новая антропология учит о человеке, как о существе противоречивом и трагическом, в высшей степени неблагополучном,
не только страдающем, но и любящем страдания.
Он предлагает
новое антропологическое доказательство бытия Божьего. «Идея Бога действительно дана человеку, но только она дана ему
не откуда-нибудь извне, в качестве мысли о Боге, а предметно-фактически осуществлена в нем природою его личности, как
нового образа Бога.
Новым в творческой религиозной мысли, столь отличной от мертвящей схоластики, было ожидание,
не всегда открыто выраженное,
новой эпохи в христианстве, эпохи Св.
Церковь
не есть Царство Божье, церковь явилась в истории и действовала в истории, она
не означает преображения мира, явления
нового неба и
новой земли.
Старец Зосима был пророчеством о
новом старчестве, он совсем
не походил на оптинского старца Амвросия, и оптинские старцы
не признали его своим [Наибольшее влияние на Достоевского имел образ св. Тихона Задонского, который был христианским гуманистом в стиле XVIII в.].
Но К. Леонтьев был прав, когда говорил, что православие Достоевского
не традиционное,
не его византийско-монашеское православие, а
новое, в которое входит гуманитаризм.
Ожидали
не столько
новой христианской эры и пришествия Царства Божьего, сколько царства антихриста.
Не может быть
новой религии, но может быть творческое развитие вечной религии.
Чешковский учит
не столько о конце мира, сколько о конце века, о наступлении
нового эона.
Рождение неисчислимого количества
новых поколений
не может примирить со смертью хотя бы одного человека.
Мережковский пришел к христианству, но
не к традиционному и
не к церковному христианству, а к
новому религиозному сознанию.
И
новое христианство будет
не более плотским, а более духовным.
Это было ожидание
не только совершенно
новой коллективной символической культуры, но также и ожидание грядущей революции.
Я
не разделяю софиологического направления, но очень ценю у о. С. Булгакова движение мысли в православии, постановку
новых проблем.
Деятели русской революции жили идеями Чернышевского, Плеханова, материалистической и утилитарной философией, отсталой тенденциозной литературой, они
не интересовались Достоевским, Л. Толстым, Вл. Соловьевым,
не знали
новых движений западной культуры.
Русский народ, по своей вечной идее,
не любит устройства этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, к
Новому Иерусалиму, но
Новый Иерусалим
не оторван от огромной русской земли, он с ней связан, и она в него войдет.
Неточные совпадения
Проклятый купчишка Абдулин — видит, что у городничего старая шпага,
не прислал
новой.
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому
не учите, это я делаю
не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть
нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. //
Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу в ней тьма тём, // А ни в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего //
Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. //
Не дивно ли?
не страшно ли? // О время, время
новое! // Ты тоже в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы
не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски
новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что
не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь — грехи помещика, // Грех Якова несчастного, // Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба
нового //
Не будет на Руси!