Неточные совпадения
После полудня погода испортилась. Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени на земле исчезли, и
все живое попряталось и притаилось. Где-то на юго-востоке росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими волнами спускались на землю, обволакивая отдаленные горы, деревья
в лесу и утесы на берегу моря.
Как раз
в это время медвежья тропа, которой мы
все время держались, стала забирать
в сторону от реки.
Однако она уходила
все дальше и дальше
в тайгу.
Ночь была черная и дождливая. Ветер дул
все время с северо-востока порывами, то усиливаясь, то ослабевая. Где-то
в стороне скрипело дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но никто не внимал его стонам.
Все живое попряталось
в норы, только мы одни блуждали по лесу, стараясь выйти на реку Улике.
Когда он так же разгорелся, как и первый, мы перенесли
в него
весь жар и головешки от первого костра.
Мы с Ноздриным сняли с себя верхнее платье и повесили его под крышей гробницы, чтобы оно просохло.
Всю ночь мы сидели у костра и дремали, время от времени подбрасывая дрова
в огонь, благо
в них не было недостатка. Мало-помалу дремота стала одолевать нас. Я не сопротивлялся ей, и скоро
все покончил глубоким сном.
Значит
в темноте мы
все время кружили по одному и тому же месту, постоянно натыкаясь на эти три гроба.
Тучи, до сего времени неподвижно лежавшие на небе, вдруг пришли
в движение. Темносерые с разлохмаченными краями, словно грязная вата, они двигались вразброд, сталкивались и поглощали друг друга. Ветер, появившийся сначала
в высших слоях атмосферы, скоро спустился на землю, сначала небольшой, потом
все сильнее и сильнее. Небо стало быстро очищаться.
С закатом солнца ветер засвежел, небо покрылось тучами, и море еще более взволновалось. Сквозь мрак виднелись белые гребни волн, слабо фосфоресцирующие. Они с оглушительным грохотом бросались на берег.
Всю ночь металось море,
всю ночь гремела прибрежная галька и
в рокоте этом слышалось что-то неумолимое, вечное.
Когда на западе угасли отблески вечерней зари и ночная тьма окутала землю, удэхейцы камланили. Они притушили огонь. Один из них накрыл себе голову полотенцем и, держа
в руках древесные стружки, произносил заклинания, а другой взял листочек табаку, несколько спичек, кусочек сахару и сухарь и
все побросал
в море, Это было жертвоприношение.
Одни из них летали, другие бегали по песку, третьи взбирались по цветковым растениям как бы для того, чтобы убедиться,
все ли здесь
в порядке.
— Да тут змей много, и
все они
в куче, — ответил стрелок.
Тогда Ноздрин потрогал змей палкой. Я думал, что они разбегутся во
все стороны, и готовился уже спрыгнуть вниз под обрыв, но, к удивлению своему, увидел, что они почти вовсе не реагировали на столь фамильярное, к ним отношение. Верхние пресмыкающиеся чуть шевельнулись и вновь успокоились. Стрелок тронул их сильнее. Эффект получился тот же самый. Тогда он стал бросать
в них камнями, но и это не помогло вывести их из того состояния неподвижности, лени и апатии,
в которой они находились.
Во многих местах она выветрилась и обвалилась
в море, вследствие чего по
всему обрыву, от верха до самой воды, образовалось множество карнизов различной длины и ширины.
В одном месте как-то странно вывалился целый пласт и образовалась длинная галлерея, замкнутая с трех сторон и открытая со стороны моря. И
все эти карнизы,
все трещины,
все углубления были заняты бесчисленным множеством птиц разной величины и разной окраски.
Мы плыли вдоль берега моря
в таком от него расстоянии, чтобы одним взором можно было охватить
всю толщу обнажений сверху донизу.
Когда был вскрыт желудок старой лосихи и выброшено на землю его содержимое, я увидел, что стенки его находятся
в каком-то странном движении. Присмотревшись поближе, я увидел, что
вся внутренняя оболочка желудка сплошь покрыта присосавшимися личинками паутов. Некоторые из них отвалились, и на этих местах были красные пятнышки, похожие на ранки величиной с маленькую горошину. Множество личинок ползало по пищеводу, отсюда они и проникли
в полости глотки и носа.
Был тихий вечер. За горами,
в той стороне, где только что спускалось солнце, небо окрасилось
в пурпур. Оттуда выходили лучи, окрашенные во
все цвета спектра, начиная от багряного и кончая лиловым. Радужное небесное сияние отражалось
в озерке, как
в зеркале. Какие-то насекомые крутились
в воздухе, порой прикасались к воде, отчего она вздрагивала на мгновение, и тотчас опять подымались кверху.
Я стал прислушиваться к тихим таинственным звукам, которые всегда родятся
в тайге
в часы сумерек; кажется, будто
вся природа погружается
в глубокий сон и пробуждается какая-то другая неведомая жизнь, полная едва уловимых ухом шопотов и подавленных вздохов.
Вечером, сидя у огня, я беседовал с Сунцаем. Он сообщил мне, что долинка речки, где мы стали биваком, считается у удэхейцев нечистым местом, а
в особенности лес
в нижней части ее с правой стороны. Здесь обиталище чорта Боко, благодаря козням которого люди часто блуждают по лесу и не могут найти дорогу.
Все удэхейцы избегают этого места, сюда никто не ходит на охоту и на ночлег останавливаются или пройдя или не доходя речки.
На другой день было как-то особенно душно и жарко. На западе толпились большие кучевые облака. Ослепительно яркое солнце перешло уже за полдень и изливало на землю горячие лучи свои.
Все живое попряталось от зноя. Властная истома погрузила
всю природу
в дремотное состояние. Кругом сделалось тихо — ни звука, и даже самый воздух сделался тяжелым и неподвижным.
Подлесок состоял из редких кустарников, главным образом из шиповника, березы Миддендорфа и сорбарии. Кое-где виднелись пионы и большие заросли грубых осок и папоротников. Почти
все деревья имели коренастую и приземистую форму. Обнаженные корни их, словно гигантские лапы каких-то чудовищ, скрывающихся
в земле, переплетались между собою как бы для того, чтобы крепче держаться за камни.
Большинство старых деревьев было дуплисто, с теневой стороны густо покрыто мхами вперемежку с лишайниками. Некоторые лесные гиганты, поверженные
в прах, превратились
в рухлядь. На гниющих телах их нашли себе приют другие растения. Только сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем обычная древесина, продолжали еще сопротивляться всесокрушающему времени и наподобие нарочно вбитых
в ствол клиньев торчали во
все стороны из гнилого валежника.
Я
весь отдался влиянию окружающей меня обстановки и шел по лесу наугад. Один раз я чуть было не наступил на ядовитую змею. Она проползла около самых моих ног и проворно спряталась под большим пнем. Немного дальше я увидел на осокоре черную ворону. Она чистила нос о ветку и часто каркала, поглядывая вниз на землю. Испуганная моим приближением, ворона полетела
в глубь леса, и следом за ней с земли поднялись еще две вороны.
Минуты через две соболь снова выглянул наружу и, убедившись, что кругом
все обстоит благополучно, издал какой-то звук, похожий не то на писк, не то на шипенье, и тогда
в отверстии дупла появилось несколько маленьких головок таких же черных, как их мать.
Сколько
в дупле обитало зверьков, я сказать не могу, так Как
все они были одного цвета и постоянно теснили друг друга.
В лесу слышалась тревожная перекличка мелких птиц, потом вдруг замолкли голоса пернатых, и
все живое попряталось и притаилось.
В движении тучи, медленном для неба и быстром для земли, было что-то грозное и неумолимое. Передний край ее был светлее остальных облаков и очень походил на пенистый гребень гигантской волны, катившейся по небосклону. Облака сталкивались и сливались, потом расходились и зарождались вновь, постоянно меняя свои очертания.
В это время неподвижный доселе воздух всколыхнулся. Внезапно налетел ветер, испуганно зашумели деревья. Стало еще темнее. Несколько крупных капель тяжело упало на землю. Я понял, что мне не удастся уйти от дождя и остановился на минуту, чтобы осмотреться. Вдруг
весь лес вспыхнул голубоватым пламенем. Сильный удар грома потряс воздух и землю, и вслед за тем хлынул ливень.
Скоро дождь перестал совсем, но на небе
все еще вспыхивали молнии, и грохотал гром то
в небе над головой, то где-то вдали.
Выйдя на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было море, окрашенное
в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались на фоне зари, затканной
в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря на то, что я
весь вымок и чрезвычайно устал, я
все же сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть
в своем мозгу на
всю жизнь.
Еще
в Императорской Гавани старик ороч И. М. Бизанка говорил мне, что около мыса Сюркум надо быть весьма осторожным и для плавания нужно выбирать тихую погоду. Такой же наказ дважды давали старики селения Дата сопровождавшим меня туземцам. Поэтому, дойдя до бухты Аука, я предоставил орочам Копинке и Намуке самим ориентироваться и выбрать время для дальнейшего плавания на лодках. Они
все время поглядывали на море, смотрели на небо и по движению облаков старались угадать погоду.
Видимо, и
в атмосфере установилось равновесие, потому что легкие тучки на горизонте
в течение
всего дня не изменили своей формы и
все время стояли неподвижно.
В море царила тишина. На неподвижной и гладкой поверхности его не было ни малейшей ряби. Солнце стояло на небе и щедро посылало лучи свои, чтобы согреть и осушить намокшую от недавних дождей землю и пробудить к жизни
весь растительный мир — от могучего тополя до ничтожной былинки.
Мы держались от берега на таком расстоянии, чтобы можно было сразу обозревать
всю толщу горных пород и жилы, которые их прорезают. Около полудня наши лодки отошли от реки Аука километров на шесть.
В это время сидящий на веслах Копинка что-то сказал Намуке, стоящему у руля. Тот быстро обернулся. Копинка перестал грести и спросил своего товарища, не лучше ли заблаговременно возвратиться.
Я посмотрел
в указанном направлении и увидел сзади, там, где небо соприкасалось с морем, темную полоску, протянувшуюся по
всему горизонту. Эта темная полоска предвещала ветер. Полагая, что это будет небольшой местный ветерок, Намука подал знак плыть дальше.
Они
все время осматривали берег
в надежде найти хоть какое-нибудь укрытие от непогоды, но тщетно.
Нам оставалось только одно — итти по ветру и напрячь
все усилия, чтобы как можно скорее обогнуть мыс Сюркум и войти
в бухту Старка.
Все внимание их было сосредоточено на том, чтобы не допустить одновременного наклона лодки под давлением ветра
в парус и натиска большой волны с той же стороны.
В самой середине нашего укрытия из воды сантиметров на двадцать поднимался большой плоский камень площадью
в восемь квадратных метров. Поверхность его была покрыта бурыми водорослями и раковинами.
В другое время я сделал бы вывод не
в пользу нашего убежища, но теперь мы
все были рады, что нашли тот «угол», о котором мечтали
в открытом море и который, как нам казалось, мог защитить нас.
Намука подвел лодку к камню, и мы тотчас вышли на него.
Все сразу повеселели. Вихров и Крылов стали откачивать воду, а я с орочами принялся осматривать берег, к которому мы пристали. Наше укрытие представляло собою ловушку, из которой можно было выбраться только по воде. Базальтовая жила упиралась
в отвесную скалу. Каких-нибудь выступов или карнизов, по которым можно было бы взобраться наверх, не было.
Вокруг нас высились гигантские утесы, круто, а местами совершенно отвесно обрывающиеся
в море.
Все наше спасение было
в лодке, и поэтому о ней надо было прежде
всего позаботиться.
Когда вода из лодки была выкачана, мы перебрали
все наше имущество и вновь уложили его получше, прикрыв сверху брезентом и обвязав покрепче веревками. Затем мы закусили немного, оделись потеплее, сели на свои места
в лодку и стали ждать, когда ветер стихнет и море немного успокоится.
Приливные волны
все чаще заглядывали
в наше укрытие и начали бить лодку о камни.
Сумерки быстро спускались на землю.
В море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь, темное небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман —
все это смешалось
в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали, на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится
в пропасть.
Если нам удастся обогнуть его — мы спасены, но до этого желанного мыса было еще далеко. Темная ночь уже опускалась на землю, и обезумевший океан погружался
в глубокий мрак. Следить за волнением стало невозможно.
Все люди впали
в какую-то апатию, и это было хуже чем усталость, это было полное безразличие, полное равнодушие к своей участи. Беда, если
в такую минуту у человека является убеждение, что он погиб, — тогда он погиб окончательно.
Орочи молчали. Находились ли они
в таком же состоянии, как
все мы, или сохранили больше самообладания, сказать не могу.
Два стрелка вылезли из лодки через борт и пошли прямо по воде; потом они подтащили лодку на руках, отчего
вся вода
в ней сбежала на корму.
Все это, вместе взятое, ставило и меня
в затруднительное положение. Орочи, всегда готовые мне помочь, были очень озабочены вопросом, кто и как будет меня сопровождать на Хунгари. Старик Антон Сагды и Федор Бутунгари советовали мне отказаться от зимнего похода, предлагали мне остаться у них до весны и с первым пароходом уехать во Владивосток.
У меня
в нартах было
все научное снаряжение и самое ценное мое имущество — путевые дневники.
Я рассчитывал совершить
весь маршрут
в три недели и сообразно этому взял продовольствие для людей и корм для собак.