Неточные совпадения
Трудно перечислить все те услуги, которые этот человек оказал мне и моим спутникам.
Не раз, рискуя своей жизнью, он
смело бросался на выручку погибающему, и многие обязаны ему жизнью, в том числе и я лично.
Надо
заметить, что тогда в Уссурийском крае
не было ни одного стекольного завода, и потому в глухих местах стекло ценилось особенно высоко.
Все было так ясно и так просто, что я удивился, как этого раньше я
не заметил.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я
не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего
не говорили.
Утром я проснулся позже других. Первое, что мне бросилось в глаза, — отсутствие солнца. Все небо было в тучах.
Заметив, что стрелки укладывают вещи так, чтобы их
не промочил дождь, Дерсу сказал...
Я
заметил, что кругом уже
не было такой жизни, как накануне.
Пока ловили ужа, мы и
не заметили, как нашла туча.
Странствовать по тайге можно только при условии, если целый день занят работой. Тогда
не замечаешь, как летит время, забываешь невзгоды и миришься с лишениями.
В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она
не сидела на месте, то и дело шныряла с ветки на ветку и в такт кивала головой, подымая хвост кверху.
Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела совсем близко от меня, села на дерево и начала было опять куковать, но вдруг испугалась, оборвала на половине свое кукование и торопливо полетела обратно.
Или они
не хотели указать места, где находятся зверовые фанзы, или у них были какие-либо другие причины скрывать истину, только я
заметил, что они давали уклончивые ответы.
Если бы
не красные тряпицы, повешенные на соседние деревья, то можно было бы пройти мимо нее и
не заметить.
Оба китайца занялись работой. Они убирали сухие ветки, упавшие с деревьев, пересадили 2 каких-то куста и полили их водой.
Заметив, что воды идет в питомник мало, они пустили ее побольше. Потом они стали полоть сорные травы, но удаляли
не все, а только некоторые из них, и особенно были недовольны, когда поблизости находили элеутерококк.
Кроме того, я
заметил еще одну особенность: те растения, которые на западе были уже отцветшими, здесь еще вовсе
не начинали цвести.
В это время в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли головы и насторожили уши. Я встал на ноги. Край палатки приходился мне как раз до подбородка. В лесу было тихо, и ничего подозрительного я
не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
Я вспомнил Дерсу. Он говорил мне, что тигр
не боится огня и
смело подходит к биваку, если на нем тихо. Сегодня мы имели случай в этом убедиться. За утренним чаем мы еще раз говорили о ночной тревоге и затем стали собирать свои котомки.
В другом месте я
заметил мухоловок, которые легко ловили на лету насекомых и так были заняты своим делом, что совершенно
не замечали людей и собак и даже
не обращали внимания на ружейные выстрелы.
Расспросив китайцев о дорогах, я
наметил себе маршрут вверх по реке Тадушу, через хребет Сихотэ-Алинь, в бассейн реки Ли-Фудзина и оттуда на реку Ното. Затем я полагал по этой последней опять подняться до Сихотэ-Алиня и попытаться выйти на реку Тютихе. Если бы это мне
не удалось, то я мог бы вернуться на Тадушу, где и дождаться прихода Г.И. Гранатмана.
Не один я увлекся его рассказами: я
заметил, что в фанзе все китайцы притихли и слушали повествования старика.
Люди начали снимать с измученных лошадей вьюки, а я с Дерсу снова пошел по дорожке.
Не успели мы сделать и 200 шагов, как снова наткнулись на следы тигра. Страшный зверь опять шел за нами и опять, как и в первый раз, почуяв наше приближение, уклонился от встречи. Дерсу остановился и, оборотившись лицом в ту сторону, куда скрылся тигр, закричал громким голосом, в котором я
заметил нотки негодования...
Весь вечер молчал Дерсу. Встреча с тигром произвела на него сильное впечатление. После ужина он тотчас же лег спать, и я
заметил, что он долго
не мог уснуть, ворочался с боку на бок и как будто разговаривал сам с собой.
Сегодня я
заметил, что он весь день был как-то особенно рассеян. Иногда он садился в стороне и о чем-то напряженно думал. Он опускал руки и смотрел куда-то вдаль. На вопрос,
не болен ли он, старик отрицательно качал головой, хватался за топор и, видимо, всячески старался отогнать от себя какие-то тяжелые мысли.
Я спешно стал снимать с него верхнюю одежду. Его куртка и нижняя рубашка были разорваны. Наконец я его раздел. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Пулевой раны нигде
не было. Вокруг контуженого места был кровоподтек немногим более пятикопеечной монеты. Тут только я
заметил, что я дрожу, как в лихорадке. Я сообщил Дерсу характер его ранения. Он тоже успокоился.
Заметив волнение, он стал меня успокаивать...
Скоро я
заметил, что представляю себе
не то, что написано в книге, а другую картину…
Мы пошли дальше. Через 20 минут я
заметил огни, но
не около фанз, а в стороне от них.
Подкрепив свои силы едой, мы с Дерсу отправились вперед, а лошади остались сзади. Теперь наша дорога стала подыматься куда-то в гору. Я думал, что Тютихе протекает здесь по ущелью и потому тропа обходит опасное место. Однако я
заметил, что это была
не та тропа, по которой мы шли раньше. Во-первых, на ней
не было конных следов, а во-вторых, она шла вверх по ручью, в чем я убедился, как только увидел воду. Тогда мы решили повернуть назад и идти напрямик к реке в надежде, что где-нибудь пересечем свою дорогу.
Монотонный шум ручья, который обыкновенно
не замечаешь днем, вечером кажется сильнее.
Я так увлекся созерцанием природы, что
не заметил, как прошло время.
Он молча указал рукой. Я поглядел в ту сторону, но ничего
не видел. Дерсу посоветовал мне смотреть
не на землю, а на деревья. Тогда я
заметил, что одно дерево затряслось, потом еще и еще раз. Мы встали и тихонько двинулись вперед. Скоро все разъяснилось. На дереве сидел белогрудый медведь и лакомился желудями.
Убить оленя во время рева очень легко. Самцы, ослепленные страстью, совершенно
не замечают опасности и подходят к охотнику, когда он их подманивает рожком, почти вплотную. Мясом мы были вполне обеспечены, поэтому я
не пустил казаков на охоту, но сам решил пойти в тайгу ради наблюдений.
Вдруг по лесу прокатился отдаленный звук выстрела. Я понял, что это стрелял Дерсу. Только теперь я
заметил, что
не одни эти олени дрались. Рев их несся отовсюду; в лесу стоял настоящий гомон.
Уже с утра я
заметил, что в атмосфере творится что-то неладное. В воздухе стояла мгла; небо из синего стало белесоватым; дальних гор совсем
не было видно. Я указал Дерсу на это явление и стал говорить ему многое из того, что мне было известно из метеорологии о сухой мгле.
Тут только мы
заметили, что к лежбищу ни с какой стороны подойти было нельзя. Справа и слева оно замыкалось выдающимися в море уступами, а со стороны суши были отвесные обрывы 50 м высотой. К сивучам можно было только подъехать на лодке. Убитого сивуча взять с собой мы
не могли; значит, убили бы его зря и бросили бы на месте.
Нечего делать, пришлось остановиться здесь, благо в дровах
не было недостатка. Море выбросило на берег много плавника, а солнце и ветер позаботились его просушить. Одно только было нехорошо: в лагуне вода имела солоноватый вкус и неприятный запах. По пути я
заметил на берегу моря каких-то куликов. Вместе с ними все время летал большой улит. Он имел белое брюшко, серовато-бурую с крапинками спину и темный клюв.
За эти дни я
заметил только уссурийскую длиннохвостую неясыть — птицу, смелую ночью и трусливую днем; в яркие солнечные дни она забивается в глухие хвойные леса
не столько ради корма, сколько ради мрака, который там всегда господствует; уссурийского белоспинного дятла — самого крупного из семейства Picidae, птица эта держится в старых смешанных лесах, где есть много рухляка и сухостоев; клинохвостого сорокопута — жадного и задорного хищника, нападающего даже на таких птиц, которые больше его размерами; зеленого конька, обитающего по опушкам лесов, и черноголовых овсянок — красивых, желтобрюхих птичек с черными шапочками на головках.
Мы посоветовались и решили оставить тропу и пойти целиной. Взобравшись на первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, в 4 км от нас, виднелся залив Пластун; влево — высокий горный хребет, за которым, вероятно, должна быть река Синанца; сзади — озеро Долгое, справа — цепь размытых холмов, за ними — море.
Не заметив ничего подозрительного, я хотел было опять вернуться на тропу, но гольд посоветовал спуститься к ключику, текущему к северу, и дойти по нему до реки Тхетибе.
Дружина, которой командовал Чжан Бао, состояла из китайцев и тазов. Все это были молодые люди, крепкие, сильные, хорошо вооруженные. Я сразу
заметил, что в его отряде была крепкая дисциплина. Все распоряжения его исполнялись быстро, и
не было случая, чтобы он свои приказания повторял дважды.
В глубоких заводях можно было
заметить больших бакланов. Они то и дело ныряли в воду и никак
не могли наполнить свое прожорливое брюхо.
Санхобейские тазы почти ничем
не отличаются от тазов на реке Тадушу. Они так же одеты, говорят по-китайски и занимаются хлебопашеством. Но около каждой фанзы есть амбар на сваях, где хранится разный скарб. Этот амбар является типичной тазовской постройкой. Кроме того, я
заметил у стариков особые кривые ножи, которыми они владеют весьма искусно и которые заменяют им и шило, и буравчик, и долото, и наструг.
То, что для меня было непонятно, ему казалось простым и ясным. Иногда он
замечал следы там, где при всем желании что-либо усмотреть я ничего
не видел. А он видел, что прошла старая матка изюбра и годовалый теленок. Они щипали листву таволожника, потом стремительно убежали, испугавшись чего-то.
Я посмотрел на следы и ничего особенного в них
не заметил. Следы как следы, маленькие, частые…
За ночь река Кулумбе замерзла настолько, что явилась возможность идти по льду. Это очень облегчило наше путешествие. Сильным ветром снег с реки
смело. Лед крепчал с каждым днем. Тем
не менее на реке было много еще проталин. От них подымался густой туман.
В этот день мы прошли немного. По мере того как уменьшались взятые с собой запасы продовольствия, котомки делались легче, а нести их становилось труднее: лямки сильно резали плечи, и я
заметил, что
не я один, а все чувствовали это.
Увлеченные работой, мы
не заметили, что маленькая долина привела нас к довольно большой реке. Это была Синанца с притоками Даягоу [Да-я-гоу — большая утиная долина.], Маягоу [Ма-и-гоу — муравьиная долина.] и Пилигоу [Пи-ли-гоу — долина груш.]. Если верить удэгейцам, то завтра к полудню мы должны будем дойти до Имана.
Я
заметил, что в этих местах снега было гораздо больше, чем на реке Кулумбе. Глубина его местами доходила почти до колен. Идти по такому снегу было трудно. В течение часа удавалось сделать 2 км,
не больше.
Между тем погода начала хмуриться, небо опять заволокло тучами. Резкие порывы ветра подымали снег с земли. Воздух был наполнен снежной пылью, по реке кружились вихри. В одних местах ветром совершенно сдуло снег со льда, в других, наоборот,
намело большие сугробы. За день все сильно прозябли. Наша одежда износилась и уже
не защищала от холода.
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск. Мне очень жаль было с ним расставаться. Я
заметил, что последние дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо,
не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил уйти.