Неточные совпадения
Но скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье, и пошел, уже
не замечая окружающего, да и
не желая его
замечать.
Никто таких
не носит, за версту
заметят, запомнят… главное, потом запомнят, ан и улика.
«Может, впрочем, она и всегда такая, да я в тот раз
не заметил», — подумал он с неприятным чувством.
Он шел по тротуару как пьяный,
не замечая прохожих и сталкиваясь с ними, и опомнился уже в следующей улице.
Входящих она
не слыхала и
не заметила; казалось, она была в каком-то забытьи,
не слушала и
не видела.
Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В—й проспект, как будто торопясь туда за делом, но, по обыкновению своему, шел,
не замечая дороги, шепча про себя и даже говоря вслух с собою, чем очень удивлял прохожих.
Что ж, они обе
не видят, что ль, этого, аль нарочно
не замечают?
Выглядывая скамейку, он
заметил впереди себя, шагах в двадцати, идущую женщину, но сначала
не остановил на ней никакого внимания, как и на всех мелькавших до сих пор перед ним предметах.
Он бросал на него злобные взгляды, стараясь, впрочем, чтобы тот их
не заметил, и нетерпеливо ожидал своей очереди, когда досадный оборванец уйдет.
Раз как-то, месяца два тому назад, они было встретились на улице, но Раскольников отвернулся и даже перешел на другую сторону, чтобы тот его
не заметил.
А Разумихин хоть и
заметил, но прошел мимо,
не желая тревожить приятеля.
Никакого заказу и никакой работы
не смела взять на себя без позволения старухи.
Он отвел глаза и прошел, как будто ничего
не замечая.
Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его из-под лавки, где он лежал между двумя поленами; тут же,
не выходя, прикрепил его к петле, обе руки засунул в карманы и вышел из дворницкой; никто
не заметил!
Там, по ту сторону воза, слышно было, кричали и спорили несколько голосов, но его никто
не заметил и навстречу никто
не попался.
Вдруг он
заметил на ее шее снурок, дернул его, но снурок был крепок и
не срывался; к тому же намок в крови.
В нетерпении он взмахнул было опять топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, сверху, но
не посмел, и с трудом, испачкав руки и топор, после двухминутной возни, разрезал снурок,
не касаясь топором тела, и снял; он
не ошибся — кошелек.
Он знал, впрочем, что нехорошо разглядывает, что, может быть, есть что-нибудь в глаза бросающееся, чего он
не замечает.
Случалось, что он как будто и просыпался, и в эти минуты
замечал, что уже давно ночь, а встать ему
не приходило в голову.
Тут пришла ему в голову странная мысль: что, может быть, и все его платье в крови, что, может быть, много пятен, но что он их только
не видит,
не замечает, потому что соображение его ослабло, раздроблено… ум помрачен…
— Никак, совсем разболелся? —
заметила Настасья,
не спускавшая с него глаз. Дворник тоже на минуту обернул голову. — Со вчерашнего дня в жару, — прибавила она.
— Луиза Ивановна, вы бы сели, — сказал он мельком разодетой багрово-красной даме, которая все стояла, как будто
не смея сама сесть, хотя стул был рядом.
Пышная дама так и подпрыгнула с места, его завидя, и с каким-то особенным восторгом принялась приседать; но офицер
не обратил на нее ни малейшего внимания, а она уже
не смела больше при нем садиться.
— Но это ведь
не наше дело… — опять было
заметил письмоводитель…
— Да вы писать
не можете, у вас перо из рук валится, —
заметил письмоводитель, с любопытством вглядываясь в Раскольникова. — Вы больны?
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй,
заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Не замечая никого во дворе, он прошагнул в ворота и как раз увидал, сейчас же близ ворот, прилаженный у забора желоб (как и часто устраивается в таких домах, где много фабричных, артельных, извозчиков и проч.), а над желобом, тут же на заборе, надписана была
мелом всегдашняя в таких случаях острота: «Сдесь становитца воз прещено».
Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй раз приходят; только прежде
не этот приходил, а другой, и мы с тем объяснялись.
— Слышите: купца Вахрушина знает! — вскричал Разумихин. — Как же
не в понятии? А впрочем, я теперь
замечаю, что и вы тоже толковый человек. Ну-с! Умные речи приятно и слушать.
А только как, например, довести до того, чтоб она тебе обеда
смела не присылать?
Правда, вот он на диване лежит, под одеялом, но уж до того затерся и загрязнился с тех пор, что уж, конечно,
Заметов ничего
не мог рассмотреть.
— Да, может,
не впору! —
заметила Настасья.
— Ох уж эти брюзгливые! Принципы!.. и весь-то ты на принципах, как на пружинах; повернуться по своей воле
не смеет; а по-моему, хорош человек, — вот и принцип, и знать я ничего
не хочу.
Заметов человек чудеснейший.
— А я за тебя только одну! Остри еще!
Заметов еще мальчишка, я еще волосенки ему надеру, потому что его надо привлекать, а
не отталкивать. Тем, что оттолкнешь человека, —
не исправишь, тем паче мальчишку. С мальчишкой вдвое осторожнее надо. Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то
не понимаете! Человека
не уважаете, себя обижаете… А коли хочешь знать, так у нас, пожалуй, и дело одно общее завязалось.
„А слышал, говорю, что вот то и то, в тот самый вечер и в том часу, по той лестнице, произошло?“ — „Нет, говорит,
не слыхал“, — а сам слушает, глаза вытараща, и побелел он вдруг, ровно
мел.
— То-то и есть, что никто
не видал, — отвечал Разумихин с досадой, — то-то и скверно; даже Кох с Пестряковым их
не заметили, когда наверх проходили, хотя их свидетельство и
не очень много бы теперь значило. «Видели, говорят, что квартира отпертая, что в ней, должно быть, работали, но, проходя, внимания
не обратили и
не помним точно, были ли там в ту минуту работники, или нет».
Может, и видели его, да
не заметили; мало ли народу проходит?
А коробку он выронил из кармана, когда за дверью стоял, и
не заметил, что выронил, потому
не до того ему было.
— В самом серьезном, так сказать, в самой сущности дела, — подхватил Петр Петрович, как бы обрадовавшись вопросу. — Я, видите ли, уже десять лет
не посещал Петербурга. Все эти наши новости, реформы, идеи — все это и до нас прикоснулось в провинции; но чтобы видеть яснее и видеть все, надобно быть в Петербурге. Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше
заметишь и узнаешь, наблюдая молодые поколения наши. И признаюсь: порадовался…
— Нет уж, это что же, — вдруг
заметила одна из группы, качая головой на Дуклиду. — Это уж я и
не знаю, как это так просить! Я бы, кажется, от одной только совести провалилась…
Заметов смотрел на него прямо в упор,
не шевелясь и
не отодвигая своего лица от его лица.
— Что вы чай-то
не пьете? Остынет, — сказал
Заметов.
— Что руки-то дрогнули? — подхватил
Заметов, — нет, это возможно-с. Нет, это я совершенно уверен, что это возможно. Иной раз
не выдержишь.
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь,
Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему,
не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть
не сумел,
не выдержал; по делу видно…
— То-то и есть, что они все так делают, — отвечал
Заметов, — убьет-то хитро, жизнь отваживает, а потом тотчас в кабаке и попался. На трате-то их и ловят.
Не все же такие, как вы, хитрецы. Вы бы в кабак
не пошли, разумеется?
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то
Заметов тоже чуть
не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего
не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но
не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
— Совсем нет! Теперь больше, чем когда-нибудь,
не верю! — торопливо сказал
Заметов.
— Об заклад, что придешь! — крикнул ему вдогонку Разумихин. — Иначе ты… иначе знать тебя
не хочу! Постой, гей!
Заметов там?
Народ расходился, полицейские возились еще с утопленницей, кто-то крикнул про контору… Раскольников смотрел на все с странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно. «Нет, гадко… вода…
не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего
не будет, — прибавил он, — нечего ждать. Что это, контора… А зачем
Заметов не в конторе? Контора в десятом часу отперта…» Он оборотился спиной к перилам и поглядел кругом себя.
Раскольников скоро
заметил, что эта женщина
не из тех, которые тотчас же падают в обмороки. Мигом под головою несчастного очутилась подушка — о которой никто еще
не подумал; Катерина Ивановна стала раздевать его, осматривать, суетилась и
не терялась, забыв о себе самой, закусив свои дрожавшие губы и подавляя крики, готовые вырваться из груди.