Какого был происхождения русский удалец, носивший, по словам Карамзина, нерусское имя Герман, вероятнее же Гермоген, видоизмененное в Ермака, положительно неизвестно. Существует предание, что отец его занимался тоже разбойным делом, вынужденный к тому крайностью, рискуя в противном случае осудить на голодную смерть хворую жену и любимца-сына. Перед смертью он завещал последнему остаться навсегда бобылем, чтобы семья не заставила его
взяться за нож булатный.
Неточные совпадения
— Всё не то, всё не то, — говорила она, — не маните добрый народ медом на остром
ноже, — ему комплименты лишнее. Проще всё надо: дайте ему наесться, в бане попариться да не голому на мороз выйти. О костях да о коже его позаботитесь, а тогда он сам
за ум
возьмется.
За нож возьмется в сердцах, не то безоружный, с голыми руками на тебя, как баран, полезет, да зубами глотку врагу перервет.
Ермак взял с собой 50 человек и пошел очистить дорогу бухарцам. Пришел он к Иртышу-реке и не нашел бухарцев. Остановился ночевать. Ночь была темная и дождь. Только полегли спать казаки, откуда ни
взялись татары, бросились на сонных, начали их бить. Вскочил Ермак, стал биться. Ранили его
ножом в руку. Бросился он бежать к реке. Татары
за ним. Он в реку. Только его и видели. И тела его не нашли, и никто не узнал, как он умер.
Подойдя к двери, она на минуту остановилась и, прежде чем
взяться за ручку, насупила брови и еще раз продумала: хорошо ли она это делает? Но, вероятно, по ее расчетам выходило хорошо, потому что она сказала в успокоение себе: «Вздор! все они здесь на
ножах, и в ложке воды готовы потопить друг друга. Кураж, Глафира, кураж, и хотя вы, Павел Николаевич, загарантировались, но на всякого мудреца бывает довольно простоты!» — и с этим она смелою рукой пожала белую пуговку звонка.
Он сел к столу, поточил
нож о литографский камень и снова
взялся за работу. Александра Михайловна подсела к столу с другой стороны и стала резать бумагу для гильз. Помолчав, она заговорила: