Неточные совпадения
Но теперь к обычному удивлению матери,
не могущей привыкнуть к отделению и самостоятельности ее плода, примешивается нечто
новое, очень интересное и важное: как будто до сих пор она рассматривала его по частям, а теперь увидела сразу всего: Боже ты мой, да он ли это, — где же прежний Саша?
— Эй, юноша, того-этого,
не баламуть! Раз имеешь личное, то живи по закону, а недоволен, так жди
нового! Убийство, скажу тебе по опыту, дело страшное, и только тот имеет на него право, у кого нет личного. Только тот, того-этого, и выдержать его может. Ежели ты
не чист, как агнец, так отступись, юноша! По человечеству, того-этого, прошу!
Сбивал он Сашу своими переходами от волнения к покою, от грубости, даже как будто цинизма, к мягкому добродушию, чуть ли
не ребячьей наивности; и — что редко бывало с внимательным Сашей —
не мог он твердо определить свое отношение к
новому знакомцу: то чуть ли
не противен, а то нравится, вызывает в сердце что-то теплое, пожалуй, немного грустное, напоминает кого-то милого.
«Ну и фигура! — думал очень довольный Саша, вспоминая длинные ноги, велосипедную шапочку и круглые наивные глаза
нового знакомого, — я ведь предположил, что он
не из важных, а он вот какой!» В одном, наиболее осведомленном месте к Колесникову отнеслись резко отрицательно, даже с явной враждебностью, и упомянули о каком-то чрезвычайно широком, но безумном и даже нелепом плане, который он предложил комитету; в чем, однако, заключался план, говоривший
не знал, а может быть, и
не хотел говорить.
Небо между голыми сучьями было золотисто-желтое и скорей походило на осеннее; и хотя все лица, обращенные к закату, отсвечивали теплым золотом и были красивы какой-то
новой красотой, — улыбающееся лицо Колесникова резко выделялось неожиданной прозрачностью и как бы внутренним светом. Черная борода лежала как приклеенная, и даже несчастная велосипедная шапочка
не так смущала глаз: и на нее пала крупица красоты от небесных огней.
—
Не тронь его, — приказал Саша, слегка покрасневший, когда упомянулось его
новое имя. — Завтра он уйдет.
Но, видно, еще
не совсем ушли: снова заметалась луна и заахали колдобины, и
новый лес, родной брат старого, сорвал с Колесникова его велосипедную шапочку, — но такова сила заблуждения!
В
новой лесной жизни с каждым днем менялся Саша Погодин, и на вид имел уже
не девятнадцать лет, а двадцать три-четыре —
не меньше; странно ускорился процесс развития и роста.
Быстро отрастали волосы на голове, и, хотя усов по-прежнему
не было, по щекам и подбородку запушилась смолянисто-черная рамочка, траурная кайма для бледного лица; вместе с
новым выражением глаз это делало его до боли красивым —
не было жизни в этой красоте, ушла она с первой кровью.
Исхудал Саша до крайности: почти
не спал, ел мало; но в плечах раздался, и поднялась грудь — в прежней груди
не уместилось бы
новое сердце.
Считалось их в эту затишную пору всего семеро: они трое, Федот, никуда
не пожелавший идти со своим кашлем, Кузька Жучок, Еремей и
новый — кривой на один глаз, неумный и скучный парень, бывший заводской, по кличке Слепень. Еремей было ушел, потянувшись за всеми, но дня через три вернулся с проклятьями и матерной руганью.
И казалось, что, уставая с каждым
новым шагом до изнеможения, они
не подвигаются с места.
Все еще много народу было в шайке, но с каждым днем кто-нибудь отпадал,
не всегда заменяясь
новым: только по прошествии времени ясно виделась убыль; и одни уходили к Соловью, другие же просто отваливались, расходились по домам, в город, Бог весть куда — были и нет.
Свой страх он скрывает от всех, но уже
новыми глазами смотрит в темноту леса, боится его
не только ночью, но и днем далеко отходить от стана
не решается.
С жестокостью того, кто бессмертен и
не чтит маленьких жизней, которыми насыщается, с божественной справедливостью безликого покидал его народ и устремлялся к
новым судьбам и
новые призывал жертвы, —
новые возжигал огни на невидимых алтарях своих.
Но что за странный характер у юноши! Там, где раздавило бы всякого безмерное горе, согнуло бы спину и голову пригнуло к земле, — там открылся для него источник как бы
новой силы и
новой гордости. Правда, на лицо его лучше
не глядеть и сердца его лучше
не касаться, но поступь его тверда, и гордо держится на плечах полумертвая голова.
Уныло и длительно заскрипят стволы и ветви дерев, и на открытой опушке тоскливо зашуршит сгорающий, свернувшийся дубовый лист — до
новой весны всю долгую зиму он будет цепляться за ненужную жизнь, крепиться безнадежно и
не падать.
Неточные совпадения
Проклятый купчишка Абдулин — видит, что у городничего старая шпага,
не прислал
новой.
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому
не учите, это я делаю
не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть
нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. //
Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу в ней тьма тём, // А ни в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего //
Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. //
Не дивно ли?
не страшно ли? // О время, время
новое! // Ты тоже в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы
не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски
новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что
не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь — грехи помещика, // Грех Якова несчастного, // Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба
нового //
Не будет на Руси!