Если бы не этот его широкий зад с расходящимися фалдами
и не запах меха от головы, Я сам принял бы его за одного из святых, почтивших Меня своим знакомством.
Неточные совпадения
Я сейчас человек, как
и ты, от Меня
пахнет не вонючим козлом, а недурными духами,
и ты спокойно можешь пожать мою руку, нисколько
не боясь оцарапаться о когти...
И точно:
пахло все крепче
и… —
не могу найти сравнения! — все частицы Моего мозга зашевелились
и тихо зажужжали, как пчелы, разбуженные дымом.
Если этот чернобородый молодец играл, то, надо признаться, Я нашел достойного партнера! Дюжина негритянских ребят
не могла бы слизать с Моего лица той патоки, которую вызвало на нем одно только скупое обещание Магнуса — передать мой привет Марии. До самого отеля Я идиотски улыбался кожаной спине моего шофера
и осчастливил Топпи поцелуем в темя; каналья все еще
пахнет мехом, как молодой чертенок!
Боже мой, но Я забыл, что у Меня могут быть
и прекрасные читательницы! Усердно прошу прощения, уважаемые леди, за это неуместное рассуждение о
запахах. Я неприятный собеседник, миледи,
и Я еще более скверный парфюмер… нет, еще хуже: Я отвратительная помесь Сатаны с американским медведем,
и Я совсем
не умею ценить вашей благосклонности…
А еще один сердитый старик
не хотел успокоиться
и не брал даже денег до тех пор, пока все мы
не понюхали, как
пахнет старая рана на его ноге.
Почему морем? — я
не знаю: море далеко,
и я скорее ждал
запаха гнили.
Помню, я много кричал
и размахивал руками, но еще никогда я
не любил мою чистую Марию так нежно, так сладко
и больно, как в этом угарном чаду, пропитанном
запахами вина, апельсинов
и какого-то горящего сала, в этом диком кругу чернобородых, вороватых лиц
и жадно сверкающих глаз, среди мелодичного треньканья мандолин, открывшего мне самую преисподнюю рая
и ада!
— Было уже со мной это — неужто не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб
и не пахло в доме вином. Только пришло мое время, я кричу: вина! — а мне не дают. Так я из окна ночью выпрыгнула, убежала к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня не связали да домой не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо в реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
И в счастии и в несчастии мы всегда предваряем события. Да и воображение у нас какое-то испорченное: всегда провидит беду, а не благополучие. Еще
и не пахло крестьянской волей, а мы уж кричали: эмансипация! Еще все по горло сыты были, а мы уж на всех перекрестках голосили: голод! голод! Ну, и докричались. И эмансипация и голод действительно пришли. Что ж, легче, что ли, от этого вам, милая тетенька, стало?
Неточные совпадения
Пахом приподнял «счастие» //
И, крякнувши порядочно, // Работнику поднес: // «Ну, веско! а
не будет ли // Носиться с этим счастием // Под старость тяжело?..»
В воротах с ними встретился // Лакей, какой-то буркою // Прикрытый: «Вам кого? // Помещик за границею, // А управитель при смерти!..» — //
И спину показал. // Крестьяне наши прыснули: // По всей спине дворового // Был нарисован лев. // «Ну, штука!» Долго спорили, // Что за наряд диковинный, // Пока
Пахом догадливый // Загадки
не решил: // «Холуй хитер: стащит ковер, // В ковре дыру проделает, // В дыру просунет голову // Да
и гуляет так!..»
Оборванные нищие, // Послышав
запах пенного, //
И те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, //
Не мнется
и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
Не находя пищи за пределами укрепления
и раздраженные
запахом человеческого мяса, клопы устремились внутрь искать удовлетворения своей кровожадности.
Небо раскалилось
и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье
и пахло гарью; земля трескалась
и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно; травы
и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела
и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка,
и зерно было такое тощее, что
не чаяли собрать
и семян; яровые совсем
не взошли,
и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды
не родилось; скотина металась, мычала
и ржала;
не находя в поле пищи, она бежала в город
и наполняла улицы.