Бабушка была женщина самая простая и находилась в полном распоряжении у своих дочерей; если иногда она осмеливалась хитрить с Степаном Михайловичем, то единственно по их наущению, что, по неуменью, редко проходило ей даром и что
старик знал наизусть; он знал и то, что дочери готовы обмануть его при всяком удобном случае, и только от скуки или для сохранения собственного покоя, разумеется будучи в хорошем расположении духа, позволял им думать, что они надувают его; при первой же вспышке всё это высказывал им без пощады, в самых нецеремонных выражениях, а иногда и бивал, но дочери, как настоящие Евины внучки, не унывали: проходил час гнева, прояснялось лицо отца, и они сейчас принимались за свои хитрые планы и нередко успевали.
Неточные совпадения
Старику и старухе, о которых я сейчас сказал, была кровная нужда, чтобы их барыня
узнала настоящую правду о своем супруге: близкие родные их, находившиеся в прислуге у барина, невыносимо страдали от жестокости своего господина.
— Через несколько дней, которые не были потеряны даром, потому что Арина Васильевна с дочерьми успели напеть в уши
старику много неблагоприятного для любви Алексея Степаныча, вдруг, как снег на голову, явился он сам, что мы уже
знаем.
Хотя Николай Федорыч почти не
знал жениха, но у
старика как-то составилось понятие о нем как о человеке самом ничтожном.
«Что и говорить, батюшка, книжница: мягко стелет, да каково-то будет спать!» Но
старик грозно взглянул на нее и зловещим голосом сказал: «А почем ты
знаешь?
Зная, что у
стариков мало денег и что они поневоле скупы на них, Алексей Степаныч написал просительное письмо к своим родителям, с самым умеренным требованием денег и для подкрепления своих слов упросил Алакаеву, чтобы она написала к Степану Михайлычу и удостоверила в справедливой просьбе сына и в необходимости издержек для предназначенной свадьбы; он просил всего восемьсот рублей, но Алакаева требовала тысячу пятьсот рублей.
Параша
знала уже наперечет всю дворню, всех старух и
стариков в крестьянах, которых особенно следовало подарить, и Софья Николавна, привезшая с собой богатый запас разных мелких вещей, всём назначила подарки, располагая их по летам, заслугам и почету, которым пользовались эти люди у своих господ.
«Да ты колдунья, — с приятным изумлением сказал
старик, приняв чашку и отведав чай: — ты
знаешь все мои причуды; ну, если ты будешь так угождать мужу, то хорошо ему будет жить».
Даже после ужина, вопреки обыкновенью, опять всей семьей перешли на крылечко, посидели и весело поболтали с
стариком в ночной прохладе, под звездным небом, при слабом беловатом свете потухающей зари, что любил Степан Михайлыч, сам не
зная почему.
Несколько времени Софья Николавна щадила больного
старика и думала своими внушениями остановить Николая в пределах сносного приличия; она надеялась на его ум, надеялась на то, что он должен
знать ее твердый характер и не решится довести ее до крайности; но злобный азиятец (как его все в доме называли) был заранее уверен в победе и старался вызвать Софью Николавну на горячую вспышку.
Он говорил, что она до сих пор исполняла долг свой как дочь, горячо любящая отца, и что теперь надобно также исполнить свой долг, не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они жили в особом доме; что, конечно, трудно, невозможно ему, больному и умирающему, расстаться с Калмыком, к которому привык и который ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю правду, а знакомым можно сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и зять зажили своим, домом и своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий день раза по два навещать
старика и ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все
узнают со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что
знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
Я
знаю, что и теперь он бывает перед тобою виноват, но тебе всё уже кажется в преувеличенном виде…» — «Батюшка», — прервала было его Софья Николавна; но
старик не дал ей продолжать, сказав: «Погоди, выслушай всё, что я хочу сказать тебе.
Я
знал коротко этого почтенного
старика.
По разумности своей
старик очень хорошо
знал, что гневаться было не на кого; но в первые дни он не мог овладеть собою, так трудно ему было расстаться с сладкою надеждой или, лучше сказать, с уверенностью, что у него родится внук и что авось не погибнет знаменитый род Шимона.
В самом же деле
старик, не
знаю почему, во глубине души своей опять предался уверенности, что у него родится внук, опять приказал отцу Василью отслужить молебен о здравии плодоносящей рабы Софьи; опять вытащил сосланную с глаз долой, спрятанную родословную и положил ее поближе к себе.
Полежаев хотел лишить себя жизни перед наказанием. Долго отыскивая в тюрьме какое-нибудь острое орудие, он доверился старому солдату, который его любил. Солдат понял его и оценил его желание. Когда
старик узнал, что ответ пришел, он принес ему штык и, отдавая, сказал сквозь слезы:
Неточные совпадения
«Что за мужчина? — старосту // Допытывали странники. — // За что его тузят?» // — Не
знаем, так наказано // Нам из села из Тискова, // Что буде где покажется // Егорка Шутов — бить его! // И бьем. Подъедут тисковцы. // Расскажут. Удоволили? — // Спросил
старик вернувшихся // С погони молодцов.
Чу! конь стучит копытами, // Чу, сбруя золоченая // Звенит… еще беда! // Ребята испугалися, // По избам разбежалися, // У окон заметалися // Старухи,
старики. // Бежит деревней староста, // Стучит в окошки палочкой. // Бежит в поля, луга. // Собрал народ: идут — кряхтят! // Беда! Господь прогневался, // Наслал гостей непрошеных, // Неправедных судей! //
Знать, деньги издержалися, // Сапожки притопталися, //
Знать, голод разобрал!..
Г-жа Простакова. Подите ж с Богом. (Все отходят.) А я уж
знаю, что делать. Где гнев, тут и милость.
Старик погневается да простит и за неволю. А мы свое возьмем.
За чаем Левин
узнал всю историю
старикова хозяйства.
— Благодарим, — отвечал
старик, взял стакан, но отказался от сахара, указав на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками вести дело? — сказал он. — Раззор один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы
знаем, какая земля — мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!