Неточные совпадения
Никакою дрессировкой и натаскиванием в
поле, то есть практикой
на охоте, нельзя дать его; но, конечно, несколько развить и сохранить приличным содержанием, равно как и наоборот, испортить доброе чутье собаки.
Следовательно, приучив сначала молодую собаку к себе, к подаванью поноски, к твердой стойке даже над кормом, одним словом, к совершенному послушанию и исполнению своих приказаний, отдаваемых
на каком угодно языке, для чего в России прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский язык, — охотник может идти с своею ученицей в
поле или болото, и она, не дрессированная
на парфорсе, будет находить дичь, стоять над ней, не гоняться за живою и бережно подавать убитую или раненую; все это будет делать она сначала неловко, непроворно, неискусно, но в течение года совершенно привыкнет.
Первое и важнейшее правило, чтоб у собаки был один хозяин и никто другой не заставлял ее повторять те уроки, которые она учит, а потому весьма недурно, если первый и даже второй год уже настоящей охоты она будет запираема или привязываема
на цепочке или веревочке немедленно по возвращении с
поля да и во все свободное время от охоты; впоследствии это сделается ненужным.
Даю только еще один совет, с большою пользою испытанный мною
на себе, даю его тем охотникам, горячность которых не проходит с годами: как скоро
поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов
на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере
на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
Картина переменилась: уже
на черной скатерти
полей кое-где виднеются белые пятна и полосы снежных сувоев да лежит гребнем, с темною навозною верхушкой, крепко уезженная зимняя дорога.
Вчера проходили вы по болоту, или по размокшему берегу пруда, или по лужам
на прошлогодних ржанищах и яровищах, где насилу вытаскивали ноги из разбухшего чернозема, проходили с хорошею собакой и ничего не видали; но рано поутру,
на другой день, находите и болота, и берега разливов, и полевые лужи, усыпанные дупелями, бекасами и гаршнепами;
на лужах, в
полях, бывает иногда соединение всех пород дичи — степной, болотной, водяной и даже лесной.
В это же время
на оттаявших хлебных
полях, залежах и степях появляются дрофы, стрепета и кречетки, или степные пигалицы.
Они бродят по грязи, около луж,
на вспаханных
полях, где иногда вязнут по брюхо, несмотря
на долгие свои ноги, и где длинными, кривыми носами, запуская их по самую голову, достают себе из размокшей земли хлебные зерна и всякого рода червей и козявок.
В тех местах, где болот мало или они бывают залиты
полою водою и стоят сплошными лужами, как большие озера, — дупел и, бекасы и гаршнепы очень любят держаться большими высыпками
на широко разлившихся весенних потоках с гор, которые, разбегаясь по отлогим долинам или ровным скатам, едва перебираются по траве, отчего луговина размокает, как болото.
В строгом смысле нельзя назвать это разделение совершенно точным, потому что нельзя определить с точностью,
на каком основании такие-то породы птиц называются болотною, водяною, степною или лесною дичью, ибо некоторые противоположные свойства мешают совершенно правильному разделению их
на разряды: некоторые одни и те же породы дичи живут иногда в степи и
полях, иногда в лесу, иногда в болоте.
Если в болотах стоит слишком много воды или когда болот очень мало, бекасы высыпают
на лужи, стоящие по жнивью хлебных
полей, и
на луговые весенние ручьи, о чем я уже и говорил.
В одно
поле,
на двуствольное ружье, лучшие охотники убивали каждый до шестидесяти штук бекасов, дупелей и вальдшнепов: ибо осенью и последние сваливаются из лесов в болота и держатся в больших кустах с мочажиной около реки Инзы.
Я убил восемьдесят три гаршнепа, чего, конечно, не убил бы в обыкновенных болотах и даже
на высыпках, ибо гаршнепов, относительно к числу бекасов и дупелей, бывает в Оренбургской губернии несравненно менее и редко убьешь их десятка полтора в одно
поле.
[Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному охотнику убивать в одно
поле до сорока штук и более] Я убил бы их гораздо более, потому что они не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались
на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве.
— Гаршнеп обыкновенно очень смирен, вылетает из-под ног у охотника или из-под носа у собаки после долгой стойки без малейшего шума и летит, если хотите, довольно прямо, то есть не бросается то в ту, то в другую сторону, как бекас; но
полет его как-то неверен, неровен, похож
на порханье бабочки, что, вместе с малым объемом его тела, придает стрельбе гаршнепов гораздо более трудности, чем стрельбе дупелей, особенно в ветреное время.
Когда же у самого их жилища раздается выстрел — поднимается все летучее население болота и окружает охотника, наполняя воздух различным криком и писком своих голосов и шумом своих
полетов; только одни самки или самцы, сидящие
на яйцах, не слетают с них до тех пор, пока опасность не дойдет до крайности.
Хотя все кулики и кулички без исключения бегают очень проворно, но черныш бегун самый бойкий, кроме зуйка, или перевозчика; при взлете с места и в продолжение быстрого своего
полета он издает звонкий и приятный крик, похожий
на слоги тилли, тилли.
Он не так смирен, как другие, или, может быть, так кажется оттого, что не стоит
на одном месте, а все бежит вперед, летает очень быстро, и убить его в лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит
на охотника, ибо, повторяю,
полет его быстрее
полета всех других куличков, после бекаса.
Когда кулички-воробьи целою стаей перелетают с места
на место,
полетом резвым, но без всякого шума, то бывает слышен слабый, короткий и хриповатый, но в то же время необыкновенно мелодический и приятный писк.
Вот точное описание с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы: нос длиною в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых в основании перьев, которые лежат по бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи;
на верхней же стороне шеи, отступя пальца
на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому
полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами; в коротеньком хвосте перышки разных цветов: белые с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
Пигалица имеет особенные, кругловатые крылья и машет ими довольно редко, производя необыкновенный, глухой шум; летает, поворачиваясь с боку
на бок, а иногда и в самом деле совсем перевертывается
на воздухе: этот
полет принадлежит исключительно пигалицам.
Самец и самка сидят попеременно
на гнезде и потом вместе заботятся о молодых, которых, точно так же, как болотные кулики, довольно скоро уводят в луга и потом в хлебные
поля.
В отношении к охоте огромные реки решительно невыгодны:
полая вода так долго стоит
на низких местах, затопив десятки верст луговой стороны, что уже вся птица давно сидит
на гнездах, когда вода пойдет
на убыль. Весной, по краям разливов только, держатся утки и кулики, да осенью пролетные стаи, собираясь в дальний поход, появляются по голым берегам больших рек, и то
на самое короткое время. Все это для стрельбы не представляет никаких удобств.
2) Озера большей величины, также заливные или принимающие в себя каким-нибудь протоком
полую воду, но имеющие, сверх того, свою собственную поддержку в родниках, открывающихся
на дне и в берегах; из таких озер нередко излишек воды бежит ручейком или сочится длинною мокрединою.
Когда же время сделается теплее, оттают
поля, разольются
полые воды, стаи гусей летят гораздо ниже и спускаются
на привольных местах: отдохнуть, поесть и поплавать.
Пошатавшись по хлебным
полям, кое-где сохранившим насоренные еще осенью зерна, наплававшись по разливам рек, озер и прудов, гуси разбиваются
на пары и начинают заботиться о гнездах, которые вьют всегда в самых крепких и глухих камышистых и болотистых уремах, состоящих из таловых кустов ольхи и березы, обыкновенно окружающих берега рек порядочной величины; я разумею реки, текущие по черноземной почве.
Наконец, подросли, выровнялись, поднялись гусята и стали молодыми гусями; перелиняли, окрепли старые, выводки соединились с выводками, составились станицы, и начались ночные, или, правильнее сказать, утренние и вечерние экспедиции для опустошения хлебных
полей,
на которых поспели не только ржаные, но и яровые хлеба.
Сначала облетят большое пространство, высматривая, где им будет удобнее расположиться подальше от проезжих дорог или работающих в
поле людей, какой хлеб будет посытнее, и, наконец, опускаются
на какую-нибудь десятину или загон.
Когда же ночь проходит благополучно, то сторожевой гусь, едва забелеет заря
на востоке, разбудит звонким криком всю стаю, и она снова, вслед за стариками, полетит уже в знакомое
поле и точно тем же порядком примется за ранний завтрак, какой наблюдала недавно за поздним ужином.
Я стреливал гусей во всякое время: дожидаясь их прилета в
поле, притаясь в самом еще не вымятом хлебе, подстерегая их
на перелете в
поля или с
полей, дожидаясь
на ночлеге, где за наступившею уже темнотою гуси не увидят охотника, если он просто лежит
на земле, и, наконец, подъезжая
на лодке к спящим
на берегу гусям, ибо по воде подплыть так тихо, что и сторожевой гусь не услышит приближающейся в ночном тумане лодки.
Разумеется, во всех этих случаях нельзя убить гусей много, стрелять приходится почти всегда в лет, но при удачных выстрелах из обоих стволов штуки три-четыре вышибить из стаи. также подъезжать к гусиным станицам или, смотря по местности, подкрадываться из-за чего-нибудь, когда они бродят по сжатым
полям и скошенным лугам, когда и горох и гречу уже обмолотили и гусям приходится подбирать кое-где насоренные зерна и даже пощипывать озимь и молодую отаву. также довольно удачно напасть
на них в полдень, узнав предварительно место, где они его проводят.
Эта сеть развешивается между двумя длинными шестами
на том самом месте, по которому обыкновенно гусиная стая поздно вечером, почти ночью, возвращается с
полей на ночевку.
Утка вся пестренькая, по светло-коричневому
полю испещрена темными продольными крапинками;
на правильных перьях блестит зеленая, золотистая полоса, косиц в хвосте нет; лапки такие же красноватые, как у селезня, а нос обыкновенного рогового цвета.
Утки, так же как и гуси, более любят хлебные зерна без оси, но за неименьем их кушают и с осью, даже растеребливают ржаные снопы; по уборке же их в гумна утиные стаи летают по-прежнему в хлебные
поля по утренним и вечерним зорям, подбирая насоренные
на земле зерна и колосья, и продолжают свои посещения до отлета, который иногда бывает в ноябре.
В это время, кроме всех других способов, их стрелять
на перелете: отправляющихся в
поля и возвращающихся с
полей.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи, по обеим щекам, по кофейному
полю идут извилистые полоски почти до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая;
на крыльях лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке к хвосту лежат длинные темные перья, окаймленные по краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона крыльев темновато-пепельная, а нижняя светло-пепельная; такого же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти в четверть длиною: они складываются одно
на другое, очень жестки, торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя.
Осенью я не видывал близко больших стай шилохвостей, но иногда узнавал их по особенному глухому их голосу, похожему
на тихое гусиное гоготанье, по
полету и по свисту крыльев; стаи всегда летели очень высоко.
Их узнать в вышине по скорому
полету и особенному звуку, похожему
на свист с каким-то шипеньем, отчего и называют их иногда шипунами.
Утка вся серо-пестрая, покрыта коричневыми и немелкими крапинами по желтоватому
полю;
на правильных перьях поперечная полоска синяя с глянцем.
Полет их очень быстр, и от частого маханья крыльями происходит особенный звук, похожий не
на чистый свист, а
на какое-то дрожанье свиста, которое нельзя передать словами; подобный звук слышен отчасти в
полете стрепета.
Тудаки водятся, то есть выводят детей, непременно в степи настоящей, еще не тронутой сохою, [Есть охотники, которые утверждают противное, но я, убежденный примером других птиц, не верю, чтобы дрофа вила гнездо и выводила детей в молодых хлебах, но, вероятно, она немедленно перемещается туда с своими цыплятами] но летают кормиться везде:
на залежи озими к хлебные
поля.
—
Полет у дрофы тяжел, крыльями она машет редко и как будто слегка переваливается с боку
на бок, но летит сильно и скоро.
Журавль очень высок
на ногах, шея его также очень длинна, и если б нос соответствовал другим членам, как это бывает у куликов, то ему следовало бы быть в пол-аршина длиною, но его нос, крепкий и острый к концу, темно-зеленоватого костяного цвета, не длиннее трех вершков, голова небольшая.
Не желая менять верное малое
на неверное большое, говорят: «Не сули журавля в небе, а дай синицу в руки»; выражение в небе уже показывает высоту журавлиного
полета.
Когда журавль серьезен и важно расхаживает по
полям, подбирая попадающийся ему корм всякого рода, в нем ничего нет смешного; но как скоро он начнет бегать, играть, приседать и потом подпрыгивать вверх с распущенными крыльями или вздумает приласкаться к своей дружке, то нельзя без смеха смотреть
на его проделки: до такой степени нейдет к нему всякое живое и резвое движение!
В другой раз, в необыкновенно теплую осень, именно 24 сентября, увидел я, разумеется уже пролетную, огромную стаю журавлей, опустившуюся
на хлебное сжатое
поле.
Каждое перо, по бланжевому
полю, испещрено в разные стороны идущими прямыми и извилистыми полосками, но правильно и однообразно расположенными; все же перья вместе
на спине представляют общую пестроту того же цвета с черноватыми пятнами, которая происходит от того, что одно перо складывается с другим своими темными полосками или извилинками: из этого составляются как будто пятна.
Шея также пестрая, с дольными беловатыми полосками, головка черновата, а зоб и верхняя часть хлупи по белому
полю испещрены, напротив, поперечными полосками; остальная хлупь вся белая, и под крыльями подбой также белый; в крыльях три первые пера сверху темные, а остальные белые с темными коймами
на концах; хвост короткий, весь в мелких серых пестринках;
на каждом хвостовом пере,
на палец от конца, лежит поперек темная узенькая полоска; ноги бледно-зеленоватого цвета.
Стрепетиные гнезда и выводки попадаются охотникам очень редко, молодых же стрепетят я даже не нахаживал; вероятно оттого, что матка удаляется с детьми в даль степей, куда мне редко случалось ходить, гнезда я находил не так далеко от хлебных
полей. предполагать, что стрепета разбиваются
на пары, во-первых, потому, что никто никогда не замечал их токов, и, во-вторых, потому, что с весны почти всегда где поднимешь одного стрепета, там найдется и другой.
В Малороссии называют стрепета хохотва, имя тоже чрезвычайно выразительное. Великороссы дали стрепету название по его взлету, по трепетному, видимому движению его крыльев, а малороссы — по особенным звукам, производимым его
полетом. Действительно, эти дребезжащие звуки похожи
на какой-то странный, отдаленный хохот.