Неточные совпадения
Именно
в такое-то сумрачное время наступает валовой, повсеместный пролет и даже прилет птицы не только по
ночам, зарям, утренним и вечерним, но и
в продолжение целого дня.
Все породы уток стаями, одна за другою, летят беспрестанно:
в день особенно ясный высоко, но во дни ненастные и туманные, предпочтительно по зарям, летят низко, так что
ночью, не видя их, по свисту крыльев различить многие из пород утиных.
Стон стоял
в воздухе (как говорят крестьяне) от разнородного птичьего писка, свиста, крика и от шума их крыльев, во всех направлениях рассекающих воздух; даже
ночью, сквозь оконные рамы, не давал он спать горячему охотнику.
По прошествии времени весенних высыпок, на которых смешиваются все эти три лучшие породы дичи (дупель, бекас и гаршнеп), о превосходстве которых я уже довольно говорил, дупели занимают обыкновенные свои болота с кочками, кустиками, а иногда большими кустами не мокрые, а только потные — и начинают слетаться по вечерам на тока, где и остаются во всю
ночь, так что рано поутру всегда их найти еще
в сборище на избранных ими местах.
Добычливые охотники, притаясь
в каком-нибудь кустике или кусте, не
в дальнем расстоянии от тока, остаются там на всю
ночь и стреляют дупелей, целя
в мелькающую белизну под их распущенными хвостиками.
Впрочем,
в это время года
ночей почти нет, заря сходится с зарей и присутствие света не прекращается.
Чистый и мелодический свист болотного коростелька вместе с токованьем бекаса и задорным криком полевого коростеля, живущего часто неподалеку от них
в поемных лугах, придает такую жизнь весенней майской
ночи, которую гораздо легче чувствовать, чем описать.
Весь небольшой поток захватывается желобом, или колодою, то есть выдолбленною половинкою толстого дерева, которую плотно упирают
в бок горы; из колоды струя падает прямо на водяное колесо, и дело
в шляпе: ни плотины, ни пруда, ни вешняка, ни кауза… а колотовка постукивает да мелет себе помаленьку и день и
ночь.
Почти до темной
ночи изволят они продолжать свой долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготанье стариков; молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все стороны по хлебам, торопливо собираются
в кучу, переваливаясь передами от тяжести набитых не
в меру зобов, перекликаются между собой, и вся стая с зычным криком тяжело поднимается, летит тихо и низко, всегда по одному направлению, к тому озеру, или берегу реки, или верховью уединенного пруда, на котором она обыкновенно ночует.
Когда же
ночь проходит благополучно, то сторожевой гусь, едва забелеет заря на востоке, разбудит звонким криком всю стаю, и она снова, вслед за стариками, полетит уже
в знакомое поле и точно тем же порядком примется за ранний завтрак, какой наблюдала недавно за поздним ужином.
Замечательно, что гуси, не запутавшиеся
в перевесе, а только
в него ударившиеся, падают па землю и до того перепугаются, что кричат, хлопают крыльями, а с места не летят: без сомнения, темнота
ночи способствует такому испугу.
Она ест с утра до поздней
ночи, ест все что ни попало: щиплет растущую по берегам молодую гусиную травку, жрет немилосердно водяной мох или шелк, зелень, цвет и все водяные растения, жадно глотает мелкую рыбешку, рачат, лягушат и всяких водяных, воздушных и земляных насекомых; за недостатком же всего этого набивает полон зоб тиной и жидкою грязью и производит эту операцию несколько раз
в день.
Не входя
в рассуждение о неосновательности причин, для которых выжигают сухую траву и жниву, я скажу только, что палы
в темную
ночь представляют великолепную картину:
в разных местах то стены, то реки, то ручьи огня лезут на крутые горы, спускаются
в долины и разливаются морем по гладким равнинам.
Он держит жен своих
в строгом повиновении: если которая-нибудь отобьется
в сторону — он заворачивает ее
в табун; он переводит их с одного пастбища на другое, на лучший корм; гоняет на водопой и загоняет на ночлег, одним словом, строго пасет свой косяк, никого не подпуская к нему близко ни днем, ни
ночью.
Один раз поздно воротившиеся с работы крестьяне сказали мне, что проехали очень близко мимо станицы спящих журавлей;
ночь была месячная, я бросился с ружьем
в крестьянскую телегу и велел везти себя по той самой дорожке, по которой ехали крестьяне.
Во всю мою жизнь попалась мне одна только выводка молодых, но зато очень много бивал и наблюдал я куропаток осенью, когда они собирались уже
в стаи, также по первому зимнему мелкому снегу, когда их соследить, бегающих по жнивью, и, наконец, зимою, когда глубокий снег и метели подгонят их к жилью человеческому:
в хлебные гумна, а на
ночь — даже
в крытые тока и сараи.
Куропатки иногда так привыкают к житью своему на гумнах, особенно
в деревнях степных, около которых нет удобных мест для ночевки и полдневного отдыха, что вовсе не улетают с гумен и, завидя людей, прячутся
в отдаленные вороха соломы,
в господские большие гуменники, всегда отдельно и даже не близко стоящие к ригам, и вообще
в какие-нибудь укромные места; прячутся даже
в большие сугробы снега, которые наметет буран к заборам и околице, поделают
в снегу небольшие норы и преспокойно спят
в них по
ночам или отдыхают
в свободное время от приискиванья корма.
Они кричат и день и
ночь, преимущественно по зарям, которые, именно
в это время года, одна с другою сходятся: вероятно, они дремлют около полдён.
Нередко убивал я более двух десятков, а взлетевших перепелок с одной десятины насчитывали иногда далеко за сотню; но такое многочисленное сборище сбегается только по вечерам, перед захождением солнца; разумеется, оно тут же и остается на всю
ночь, а днем рассыпается врознь во все стороны, скрываясь
в окружных межах, залежах и степных луговинах.
Нельзя предположить, чтобы каждая перепелка отдельно летела прямо на берег моря за многие тысячи верст, и потому некоторые охотники думают, что они собираются
в станицы и совершают свое воздушное путешествие по
ночам, а день проводят где случится, рассыпавшись врознь, для приисканья корма, по той местности, на какую попадут.
Я должен упомянуть, что знал одного охотника, который уверял меня, что перепелки не улетают, а уходят и что ему случилось заметить, как они пропадали
в одном месте и показывались во множестве, но не стаей,
в другом, где их прежде было очень мало, и что направление этого похода, совершаемого днем, а не
ночью, по ею замечаниям, производилось прямо на юг.
Только там, при легком шуме бегущей реки, посреди цветущих и зеленеющих деревьев и кустов, теплом и благовонием дышащей
ночи, имеют полный смысл и обаятельную силу соловьиные песни… но они болезненно действуют на душу, когда слышишь их на улице,
в пыли и шуме экипажей, или
в душной комнате,
в говоре людских речей.
Три недели матка почти не слезает с гнезда и день и
ночь; только
в полдни сходит она на самое короткое время, непременно закрыв гнездо травою и перьями, чтобы яйца не простыли.
Вот мое предположение: клинтухи начинают лететь с севера на юг ранее, чем мы думаем, даже
в феврале; но летят по
ночам и высоко, как многие породы дичи, почему никто о том не знает;
в больших стаях, вероятно, всегда есть усталые и слабые, которые отстают от станиц
в продолжение дороги, где случится, и как некуда более деваться, то поселяются до настоящей весны на гумнах: их-то так рано встречают охотники.
В это время вальдшнепы охотно и смело приближаются к человеческим жилищам, к мельничным прудам и плотинам, особенно к конопляникам и огородам; днем скрываются
в густых садах, парках, рощах, ольховых и, таловых кустах, растущих почти всегда около прудов, плотин и речек, а
ночью летают
в огороды и капустники, где ловко им
в мягкой, рыхлой земле доставать себе пищу.
Предполагая, что не могли же все вальдшнепы улететь
в одну
ночь, я бросился с хорошею собакою обыскивать все родники и ключи, которые не замерзли и не были занесены снегом и где накануне я оставил довольно вальдшнепов; но, бродя целый день, я не нашел ни одного; только подходя уже к дому,
в корнях непроходимых кустов, около родникового болотца, подняла моя неутомимая собака вальдшнепа, которого я и убил: он оказался хворым и до последней крайности исхудалым и, вероятно, на другой бы день замерз.
Весною тяга начинается на закате солнца и продолжается до совершенной темноты или, справедливее сказать, во всю
ночь и даже поутру до солнечного восхода,
в чем я имел случай не один раз убедиться.
Хотя они постоянно держатся
в это время
в частых лесных опушках и кустах уремы, кроме исключительных и почти всегда ночных походов или отлетов для добыванья корма, но
в одном только случае вальдшнепы выходят
в чистые места: это
в осеннее ненастье, когда кругом обложится небо серыми, низкими облаками, когда мелкий, неприметный дождь сеет, как ситом, и день и
ночь; когда все отдаленные предметы кажутся
в тумане и все как будто светает или смеркается; когда начнется капель, то есть когда крупные водяные капли мерно, звонко и часто начнут падать с обвисших и потемневших древесных ветвей.
Он по справедливости боится и зверя и птицы, и только
ночью или по утренним и вечерним зарям выходит из своего дневного убежища, встает с логова;
ночь для него совершенно заменяет день;
в продолжение ее он бегает, ест и жирует, то есть резвится, и вообще исполняет все требования природы; с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и с открытыми глазами, по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет до вечера, протянув по спине длинные уши и беспрестанно моргая своею мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами.
В долгие осенние и зимние
ночи заяц исходит, особенно по открытым полям и горам, несколько верст, что каждый охотник, сходивший русаков по маликам, изведал на опыте.
Мало этого, даже
ночью сторожат зайцев на мирных гулянках большие совы и филины, [Мне рассказывали охотники, что совы и филины ловят по
ночам зайцев следующим образом: они подстерегают их на тропах; одною ногою сова вкогтится
в зайца, другою ухватится за ветку куста или дерева и таким образом держит его до тех пор, пока он не выбьется из сил; тогда сова вкогтится
в него и другою лапой и окончательно задушит.
Очевидно, что по пороше
в один день не много сойдешь и убьешь зайцев; а когда первозимье устанавливается беспутно, говоря по-охотничьи, то есть снег идет днем, а не
ночью и пороши ложатся неудобно, и если скоро сделается на снегу наст, который поднимает зайца, а не поднимает охотника, хрустит под его ногами и далеко вспугивает русака, — тогда этой заманчивой стрельбы вовсе не бывает.