Неточные совпадения
Прежние
лица «Хроники» выходят опять на сцену, а старшие, то есть дедушка и бабушка,
в продолжение рассказа оставляют ее навсегда…
Кормилица, страстно меня любившая, опять несколько раз является
в моих воспоминаниях, иногда вдали, украдкой смотрящая на меня из-за других, иногда целующая мои руки,
лицо и плачущая надо мною.
Я не умел поберечь сна бедной моей матери, тронул ее рукой и сказал: «Ах, какое солнышко! как хорошо пахнет!» Мать вскочила,
в испуге сначала, и потом обрадовалась, вслушавшись
в мой крепкий голос и взглянув на мое посвежевшее
лицо.
Я собрался прежде всех: уложил свои книжки, то есть «Детское чтение» и «Зеркало добродетели»,
в которое, однако, я уже давно не заглядывал; не забыл также и чурочки, чтоб играть ими с сестрицей; две книжки «Детского чтения», которые я перечитывал уже
в третий раз, оставил на дорогу и с радостным
лицом прибежал сказать матери, что я готов ехать и что мне жаль только оставить Сурку.
Как только поднялись мы на изволок, туман исчез, и первый луч солнца проник почти сзади
в карету и осветил
лицо спящей против меня моей сестрицы.
Когда мать выглянула из окошка и увидала Багрово, я заметил, что глаза ее наполнились слезами и на
лице выразилась грусть; хотя и прежде, вслушиваясь
в разговоры отца с матерью, я догадывался, что мать не любит Багрова и что ей неприятно туда ехать, но я оставлял эти слова без понимания и даже без внимания и только
в эту минуту понял, что есть какие-нибудь важные причины, которые огорчают мою мать.
Видно, много страдания и страха выражалось на моем
лице, потому что тетушка, остановившись
в лакейской, приласкала меня и сказала: «Не бойся, Сережа!
Хотя печальное и тягостное впечатление житья
в Багрове было ослаблено последнею неделею нашего там пребывания, хотя длинная дорога также приготовила меня к той жизни, которая ждала нас
в Уфе, но, несмотря на то, я почувствовал необъяснимую радость и потом спокойную уверенность, когда увидел себя перенесенным совсем к другим людям, увидел другие
лица, услышал другие речи и голоса, когда увидел любовь к себе от дядей и от близких друзей моего отца и матери, увидел ласку и привет от всех наших знакомых.
Наконец он садился за стол, натирал на тарелку краски, обмакивал кисточку
в стакан — и глаза мои уже не отрывались от его руки, и каждое появление нового листка на дереве, носа у птицы, ноги у собаки или какой-нибудь черты
в человеческом
лице приветствовал я радостными восклицаниями.
Множество тому подобных картин роилось
в моей голове, но везде я был первым
лицом, торжествующим или погибающим героем.
Мать отвечала, что она не знала, куда деваться от комаров, и только тут, вглядевшись
в мое
лицо, она вскрикнула: «Посмотри-ка, что сделали с тобою комары!
У тебя все
лицо распухло и
в крови».
В самом деле, я был до того искусан комарами, что
лицо, шея и руки у меня распухли.
В самое это время проснулась мать и ахнула, взглянув на мое
лицо: перевязка давно свалилась, и синяя, даже черная шишка над моим глазом испугала мою мать.
Она повела нас
в горницу к дедушке, который лежал на постели, закрывши глаза;
лицо его было бледно и так изменилось, что я не узнал бы его; у изголовья на креслах сидела бабушка, а
в ногах стоял отец, у которого глаза распухли и покраснели от слез.
Я не мог рассмотреть
лица матери:
в комнате было почти темно от опущенных зеленых гардин.
В комнате было так темно, что я видел только образ матери, а
лица разглядеть не мог; нас подвели к кровати, поставили на колени, мать благословила нас образом, перекрестила, поцеловала и махнула рукой.
Я потерял способность не только соображения, но и понимания; одно вертелось у меня
в голове, что у маменьки темно и что у ней горячее
лицо.
Вечером частый приезд докторов, суетливая беготня из девичьей
в кухню и людскую, а всего более печальное
лицо отца, который приходил проститься с нами и перекрестить нас, когда мы ложились спать, — навели на меня сомненье и беспокойство.
Бог точно был к нам милостив, и через несколько дней, проведенных мною
в тревоге и печали, повеселевшее
лицо отца и уверенья Авенариуса, что маменька точно выздоравливает и что я скоро ее увижу, совершенно меня успокоили.
Наконец не видавшись с матерью около недели, я увидел ее, бледную и худую, все еще лежащую
в постели; зеленые гардинки были опущены, и потому, может быть,
лицо ее показалось мне еще бледнее.
Видно, много выражалось удовольствия на моем
лице, потому что она, взглянув на мужа, с удивлением сказала: «Посмотри, Петр Иваныч, как Сережа нам обрадовался!» Петр Иваныч
в первый раз обратил на меня свое особенное вниманье и приласкал меня;
в Уфе он никогда не говорил со мной.
В то же время на
лице его появлялись беспрестанные гримасы.
Я как теперь гляжу на него: высокий ростом, благообразный
лицом, с длинными русыми волосами,
в которых трудно было разглядеть седину,
в длинном сюртуке горохового цвета с огромными медными пуговицами,
в синих пестрых чулках с красными стрелками и башмаках с большими серебряными пряжками, опирался он на камышовую трость с вызолоченным набалдашником.
Не успел я внимательно рассмотреть всех этих диковинок, как Прасковья Ивановна,
в сопровождении моей матери и молодой девицы с умными и добрыми глазами, но с большим носом и совершенно рябым
лицом, воротилась из гостиной и повелительно сказала: «Александра!
Когда тебе захочется меня видеть — милости прошу; не захочется — целый день сиди у себя: я за это
в претензии не буду; я скучных
лиц не терплю.
Хотя Александра Ивановна, представляя
в доме некоторым образом
лицо хозяйки, очень хорошо знала, что это бессовестная ложь, хотя она вообще хорошо знала чурасовское лакейство и сама от него много терпела, но и она не могла себе вообразить, чтоб могло случиться что-нибудь похожее на случившееся с нами.
Она жаловалась только на его слабое здоровье и говорила, что так бережет его, что спать кладет у себя
в опочивальне; она прибавила, с какими-то гримасами на
лице, что «Митенька будет совсем здоров, когда женится, и что если бог даст ему судьбу, то не бессчастна будет его половина».
Произнося последние слова, она бросала выразительные взгляды на тетушку Татьяну Степановну, которая краснела и потупляла глаза и
лицо в тарелку.
Я прочел на
лице ее, услышал
в голосе, что помешал ей молиться.
Мать, которой, без сомнения, наскучили наши печальные
лица, очень этому обрадовалась и старалась еще более развеселить нас; сама предложила нам пойти удить на мельницу, которая находилась
в нескольких десятках шагов, так что шум воды, падающей с мельничных колес, и даже гуденье жерновов раздавалось
в ушах и заставляло нас говорить громче обыкновенного.
Принесли холодной воды, вспрыснули ему
лицо, облили голову, отец пришел
в себя, и ручьи слез полились по его бледному
лицу.
Иногда, не довольно тепло одетый, я не чувствовал холода наступающего ноября и готов был целый день простоять, прислонив
лицо к опушенной инеем сетке, если б мать не присылала за мною или Евсеич не уводил насильно
в горницу.
И как мне доживать мой горькой век,
лица твоего не видаючи, ласковых речей твоих не слыхаючи; расстаюсь я с тобою на веки вечные, ровно тебя живую
в землю хороню».
Приходи во зеленый сад
в сумерки серые, когда сядет за лес солнышко красное, и скажи: «Покажись мне, верный друг!» — и покажу я тебе свое
лицо противное, свое тело безобразное.
Неточные совпадения
Городничий (
в сторону, с
лицом, принимающим ироническое выражение).
В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся
в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи
в бока. // Оно быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — //
Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Боже мой!..» // Помещик закручинился, // Упал
лицом в подушечку, // Потом привстал, поправился: // «Эй, Прошка!» — закричал.
Вгляделся барин
в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у глаз, у рта // Излучины, как трещины // На высохшей земле; // И сам на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное
лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.