Неточные совпадения
Самые
первые предметы, уцелевшие на ветхой картине давно прошедшего, картине, сильно полинявшей в иных местах от времени и потока шестидесятых годов, предметы и образы, которые еще носятся в моей памяти, — кормилица, маленькая сестрица и мать; тогда они не имели для меня никакого определенного значенья и
были только безыменными образами.
Я приписываю мое спасение, кроме
первой вышеприведенной причины, без которой ничто совершиться не могло, — неусыпному уходу, неослабному попечению, безграничному вниманию матери и дороге, то
есть движению и воздуху.
Дедушку с бабушкой мне также хотелось видеть, потому что я хотя и видел их, но помнить не мог: в
первый мой приезд в Багрово мне
было восемь месяцев; но мать рассказывала, что дедушка
был нам очень рад и что он давно зовет нас к себе и даже сердится, что мы в четыре года ни разу у него не побывали.
Он не вил, а сучил как-то на своей коленке толстые лесы для крупной рыбы; грузила и крючки, припасенные заранее,
были прикреплены и навязаны, и все эти принадлежности, узнанные мною в
первый раз,
были намотаны на палочки, завернуты в бумажки и положены для сохранения в мой ящик.
Я достал, однако, одну часть «Детского чтения» и стал читать, но
был так развлечен, что в
первый раз чтение не овладело моим вниманием и, читая громко вслух: «Канарейки, хорошие канарейки, так кричал мужик под Машиным окошком» и проч., я думал о другом и всего более о текущей там, вдалеке, Деме.
Я ни о чем другом не мог ни думать, ни говорить, так что мать сердилась и сказала, что не
будет меня пускать, потому что я от такого волнения могу захворать; но отец уверял ее, что это случилось только в
первый раз и что горячность моя пройдет; я же
был уверен, что никогда не пройдет, и слушал с замирающим сердцем, как решается моя участь.
Народ окружал нас тесною толпою, и все
были так же веселы и рады нам, как и крестьяне на жнитве; многие старики протеснились вперед, кланялись и здоровались с нами очень ласково; между ними
первый был малорослый, широкоплечий, немолодой мужик с проседью и с такими необыкновенными глазами, что мне даже страшно стало, когда он на меня пристально поглядел.
У входа в конюшни ожидал нас, вместе с другими конюхами, главный конюх Григорий Ковляга, который с
первого взгляда очень мне понравился; он
был особенно ласков со мною.
Дело состояло в том, что с задней стороны, из средины пригорка, бил родник; чувашенин подставил колоду, и как все надворные строения
были ниже родника, то он провел воду, во-первых, в летнюю кухню, во-вторых, в огромное корыто, или выдолбленную колоду, для мытья белья, и в-третьих, в хлевы, куда загонялся на ночь скот и лошади.
Первый мост
был так дурен, что мы должны
были все выйти из кареты, даже лошадей уносных отложили и на одной паре коренных, кое-как, перетащили нашу тяжелую и нагруженную карету.
Сам он и вся семья
ели постное, и дедушка, несмотря на то, что
первый день как встал с постели, кушал ботвинью, рыбу, раки, кашу с каким-то постным молоком и грибы.
Я очень это видел, но не завидовал милой сестрице, во-первых, потому, что очень любил ее, и, во-вторых, потому, что у меня не
было расположенья к дедушке и я чувствовал всегда невольный страх в его присутствии.
Первая была Александра Степановна; она произвела на меня самое неприятное впечатление, а также и муж ее, который, однако, нас с сестрой очень любил, часто сажал на колени и беспрестанно целовал.
Театральная пиеска имела двойное название;
первого не помню, а второе
было: «Драматическая пустельга».
Она имела много изданий; кажется,
первое было сделано в 1792 году.
Матвей Васильич подвел меня к
первому столу, велел ученикам потесниться и посадил с края, а сам сел на стул перед небольшим столиком, недалеко от черной доски; все это
было для меня совершенно новым зрелищем, на которое я смотрел с жадным любопытством.
Первым моим движением
было убежать, но я дрожал всем телом и не смел пошевелиться.
Уж
первая сорвалась, так удачи не
будет!» Я же, вовсе не видавший рыбы, потому что отец не выводил ее на поверхность воды, не чувствовавший ее тяжести, потому что не держал удилища в руках, не понимавший, что по согнутому удилищу можно судить о величине рыбы, — я не так близко к сердцу принял эту потерю и говорил, что, может
быть, это
была маленькая рыбка.
Во все время моего детства и в
первые года отрочества заметно
было во мне странное свойство: я не дружился с своими сверстниками и тяготился их присутствием даже тогда, когда оно не мешало моим охотничьим увлечениям, которым и в ребячестве я страстно предавался.
Правда, недалеко от дому протекала очень рыбная и довольно сильная река Уршак, на которой пониже деревни находилась большая мельница с широким прудом, но и река мне не понравилась, во-первых, потому, что вся от берегов проросла камышами, так что и воды
было не видно, а во-вторых, потому, что вода в ней
была горька и не только люди ее не употребляли, но даже и скот
пил неохотно.
Дорога наша
была совсем не та, по которой мы ездили в
первый раз в Багрово, о чем я узнал после.
Тут же я в
первый раз услышал, что у меня
будет новая сестрица или братец.
В
первый раз
была дождливая осень и тяжелая жизнь в разлуке с матерью и отцом при явном недоброжелательстве родных-хозяев, или хозяек, лучше сказать.
Во-первых, потому, что она, слава богу, здорова, а во-вторых, потому, что в исходе мая она, может
быть, подарит мне сестрицу или братца.
Я принял в другой раз на свою душу такие же приятные впечатления; хотя они
были не так уже новы и свежи и не так меня изумляли, как в
первый раз, но зато я понял их яснее и почувствовал глубже.
На
первый раз мы поместились в гостиной и в угольной комнате, где живала прежде тетушка; угольная потеряла всю свою прелесть, потому что окна и вся сторона, выходившая на Бугуруслан,
были закрыты пристройкою новой горницы для матери.
На
первых порах отец
был очень озабочен своим вступленьем в должность полного хозяина, чего непременно требовала бабушка и что он сам считал своей необходимой обязанностью.
Первая приехала Аксинья Степановна; в ней я никакой перемены не заметил: она
была так же к нам ласкова и добра, как прежде.
Дарья Васильевна с
первого взгляда мне не очень понравилась, да и заметил я, что она с Александрой Ивановной недружелюбно обходилась; но впоследствии я убедился, что она
была тоже добрая, хотя и смешная женщина.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что
первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она
петь песни, слушать, как их
поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Первая попавшаяся мне книга
была «Кадм и Гармония», сочинение Хераскова, и его же «Полидор, сын Кадма и Гармонии».
В
первый день напала на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я стал спокойнее и целые дни играл, а иногда читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая, хоть на минуту, к окнам, из которых виден
был весь разлив полой воды, затопившей огород и половину сада.
Как
был отец доволен, увидя в
первый раз медуницу!
«Ну, Сережа, — сказал он мне, — теперь все птички начнут
петь: варакушка
первая запевает.
Ты еще в
первый раз
будешь удить в Бугуруслане; пожалуй, после Сергеевки тебе покажется, что в Багрове клюет хуже».
Я знал, что из
первых, висячих, хризалид должны
были вывестись денные бабочки, а из вторых, лежачих, — ночные; но как в то время я еще не умел ходить за этим делом, то превращения хризалид в бабочки у нас не
было, да и
быть не могло, потому что мы их беспрестанно смотрели, даже трогали, чтоб узнать, живы ли они.
Я побожился, то
есть сказал «ей-богу» в
первый раз в моей жизни, хотя часто слыхал, как другие легко произносят эти слова.
Флигель, в котором мы остановились,
был точно так же прибран к приезду управляющего, как и прошлого года. Точно так же рыцарь грозно смотрел из-под забрала своего шлема с картины, висевшей в той комнате, где мы спали. На другой картине так же лежали синие виноградные кисти в корзине, разрезанный красный арбуз с черными семечками на блюде и наливные яблоки на тарелке. Но я заметил перемену в себе: картины, которые мне так понравились в
первый наш приезд, показались мне не так хороши.
При
первых расспросах узнав, что мать оставила мою сестрицу на месте нашей кормежки, гостеприимный хозяин стал упрашивать мою мать послать за ней коляску; мать долго не соглашалась, но принуждена
была уступить убедительным и настоятельным его просьбам.
Когда мы взошли на
первый взлобок горы, карета догнала нас; чтобы остановиться как-нибудь на косогоре и дать вздохнуть лошадям, надобно
было подтормозить оба колеса и подложить под них камни или поленья, которыми мы запаслись: без того карета стала бы катиться назад.
Долгое отсутствие моего отца, сильно огорчавшее мою мать, заставило Прасковью Ивановну послать к нему на помощь своего главного управляющего Михайлушку, который в то же время считался в Симбирской губернии
первым поверенным, ходоком по тяжебным делам: он
был лучший ученик нашего слепого Пантелея.
После стола,
выпив кофею, без чего Прасковья Ивановна не хотела нас пустить, она
первая встала и, помолясь богу, сказала...
Припоминая наше
первое пребывание в Багрове и некоторые слова, вырывавшиеся у моей матери, тогда же мною замеченные, я старался составить себе сколько-нибудь ясное и определенное понятие: в чем могла
быть виновата бабушка перед моею матерью и в чем
была виновата мать перед нею?
Я почти ничего не
ел, потому что разнемогался, даже дремал; помню только, что мать не захотела сесть на
первое место хозяйки и сказала, что «покуда сестрица Татьяна Степановна не выйдет замуж, — она
будет всегда хозяйкой у меня в доме».
Согласно таким отзывам
было написано письмо к Прасковье Ивановне и отправлено на
первой почте.
Мать не высылала ее из своей спальни, но сестрице
было там как-то несвободно, неловко, — и она неприметно уходила при
первом удобном случае; а мать говорила: «Эта девочка совсем не имеет ко мне привязанности.
Наконец отец мой прервал молчание и
первый заговорил: «Как же тут
быть, Софья Николавна?