Неточные совпадения
Упадышевский приказал мне написать, чтобы Марья Николавна
не беспокоилась и сама
не приезжала, что он отпустит меня с дядькой, может быть, ранее шести часов, потому что на
последние часы учитель, по болезни, вероятно
не придет, и что я могу остаться у ней до семи часов утра.
Доктор был совершенно убежден в необходимости дозволить свидание матери с сыном, особенно когда
последний знал уже о ее приезде, но
не смел этого сделать без разрешения главного надзирателя или директора; он послал записки к обоим.
Не знаю, что бы сделал этот
последний, если б Бенис и Упадышевский
не упросили его выйти в другую комнату: там доктор, как я узнал после от Василья Петровича, с твердостью сказал главному надзирателю, что если он позволит себе какой-нибудь насильственный поступок, то он
не ручается за несчастные последствия и даже за жизнь больного, и что он также боится за мать.
Хозяева поступили с моей матерью, как друзья, как родные: уложили ее на диван и заставили съесть что-нибудь, потому что
последние сутки она
не пила даже чаю; дали ей какое-то лекарство, а главное уверили ее, что моя болезнь чисто нервная и что в деревне, в своей семье, я скоро совершенно оправлюсь.
Директор возвысил голос и с твердостью сказал, что увольнять казенных воспитанников по нездоровью или потому, что они станут тосковать, расставшись с семейством, — дело неслыханное: в первом случае это значит признаться в плохом состоянии врачебных пособий и присмотра за больными, а в
последнем — это просто смешно: какой же мальчик, особенно избалованный, привыкший только заниматься детскими играми,
не будет тосковать, когда его отдадут в училище?
Желая избавиться от скучных просьб и слез, он велел сказать, что никак
не может принять ее сегодня и просит пожаловать в другое время; но как такой отказ был уже
не первый, то мать приготовила письмо, в котором написала, «что это
последнее ее посещение, что если он ее
не примет, то она
не выйдет из его приемной, покуда ее
не выгонят, и что, верно, он
не поступит так жестоко с несчастной матерью».
С ним прощался я совсем
не так, как с Бенисом: я ужасно расплакался; долго
не могли меня унять, даже боялись возвращения припадка, но какие-то новые капли успокоили мое волнение; должно заметить, что это лекарство в
последние дни уже в третий раз
не допускало развиться дурноте.
Отец мой очень обрадовался; он
не верил, чтоб удалось высвободить меня из гимназии;
последнюю неделю некогда было писать к нему из Казани, и он ничего
не знал, что там происходило.
Прошло несколько месяцев, рассеялись
последние остатки грусти по доме родительском, по привольному деревенскому житью; я постепенно привык к своей школьной жизни и завел себе несколько приятелей в гимназии и полюбил ее. Этой перемене много способствовало то, что я только приезжал в гимназию учиться, а
не жил в ней. Житье у Ивана Ипатыча
не так резко разнилось от моей домашней жизни, как безвыходное заключение в казенном доме гимназии посреди множества разнородных товарищей.
Я сам был охотник до картинок; но как тут я ожидал совсем другого, то
не обращал на них внимания и все еще надеялся, что на дне сундука окажется настоящее сокровище; когда же были сняты
последние листы и голые доски представились глазам моим, — я невольно воскликнул: «Только-то!..» и смутил ужасно Ах-ва, который думал удивить и привести меня в восхищение.
Последний извинялся, благодарил, обнимал своего товарища, но тот обошелся с ним очень сухо и грубо, грозя ему, что если он немедленно
не наймет себе квартиру, то он выедет из дома и бросит его пансионеров.
Последнее время он служил на Кавказе, откуда вывез небольшую сумму денег, накопленную из жалованья, мундир без эполет, горского, побелевшего от старости, коня, ревматизм во всем теле и катаракт на правом глазу; катаракт, по счастью, был
не так приметен, и Василий Васильич старательно скрывал его, боясь, что за кривого
не пойдет невеста.
Ни чиновники, ни воспитанники
не уважали его, и еще до отъезда моего на
последнюю вакацию, во время обеда, когда директор ходил по столовой зале, он был публично осмеян учениками, раздраженными за дурную кашу, в которой кто-то нашел кусок свечного сала.
Чекиев в этот день особенно приставал ко мне: зачем я
не был на похоронах, зачем
не отдал
последнего долга человеку, который меня так любил? утверждал, что мой поступок показывает жестокое сердце и проч. и проч.
Я
не мог долго оставаться у Левицкого: пагубная страсть к вину совершенно им овладела, и он уже предавался ей каждый вечер в одиночку; воспитанники его избаловались до
последней крайности и ничему
не учились.
По самому
последнему зимнему пути поехали мы в Аксаково, где ждала меня весна, охота, природа, проснувшаяся к жизни, и прилет птицы; я
не знал его прежде и только тогда увидел и почувствовал в первый раз — и вылетели из головы моей на ту пору война с Наполеоном и университет с товарищами.
Неточные совпадения
Моя супруга, бабушка, // Сынишки, даже барышни //
Не брезгуют, целуются // С
последним мужиком.
Ой ласточка! ой глупая! //
Не вей гнезда под берегом, // Под берегом крутым! // Что день — то прибавляется // Вода в реке: зальет она // Детенышей твоих. // Ой бедная молодушка! // Сноха в дому
последняя, //
Последняя раба! // Стерпи грозу великую, // Прими побои лишние, // А с глазу неразумного // Младенца
не спускай!..
Я только
не отведала — // Спасибо! умер Ситников — // Стыда неискупимого, //
Последнего стыда!
«Эх, Влас Ильич! где враки-то? — // Сказал бурмистр с досадою. — //
Не в их руках мы, что ль?.. // Придет пора
последняя: // Заедем все в ухаб, //
Не выедем никак, // В кромешный ад провалимся, // Так ждет и там крестьянина // Работа на господ!»
Подумавши, оставили // Меня бурмистром: правлю я // Делами и теперь. // А перед старым барином // Бурмистром Климку на́звали, // Пускай его! По барину // Бурмистр! перед Последышем //
Последний человек! // У Клима совесть глиняна, // А бородища Минина, // Посмотришь, так подумаешь, // Что
не найти крестьянина // Степенней и трезвей. // Наследники построили // Кафтан ему: одел его — // И сделался Клим Яковлич // Из Климки бесшабашного // Бурмистр первейший сорт.