Окопировался

Комната в русском трактире.

Резинкин, Разнесенский, Лососинин, Муха, дворовый человек и половой. Дворовый человек, хорошо одетый, развалился важно на диване и курит трубку; Лососинин и Муха вводят под руки Резинкина, который входит с робостию озираясь; Гривенничкин загораживает дверь.

Разнесенский. Подкараулили-таки злодеи, почти силою втащили.

Муха. Ведь только спрыснуть!.. Ну же вперед; ты у нас нынче князь, как на свадебном пиру. Жаль, музыкантов нет, а то бы туш! (Резинкин останавливается посреди комнаты; ступит шага два и опять стоит в нерешимости.)

Гривенничкин (Лососинину, отводя его в сторону, тихо). Смотри, брат, уговор: подпой искусней, да и к черту окопировка и важное место. Славные магарычи будут!

Лососинин. Эка премудрость! Тут нужно только бесстыдство, медный лоб. Иной гвоздем к месту прибит, не скоро оторвешь; а этот, видишь, мотается на мочальной петле.

Резинкин. Право, господа, как-то страшно… в первый раз в таком месте… неприлично.

Лососинин. Важная особа! Фря какая! Здесь почище нас с тобою — и господа бывают — видишь (указывает на дворового человека).

Резинкин (тихо). То-то и худо. Неравно маменьке скажут; (про себя) да, Груня узнает (вздыхает тяжело.)

Муха. Девочка что ли? маменьки боится — чай, высечет. (Все, кроме Разнесенского, смеются. Лососинин и Гривенничкин подводят Резинкина к дивану и с почетом сажают его.)

Лососинин. Князю почет! Половой, подушечки. (Половой приносит две подушки и подкладывает по обеим сторонам Резинкина.) Вот так.

Дворовый человек. Малый! подь сюда. (Половому тихо.) Смотри, не проговорись, что я дворовый человек.

Половой (тихо). Как можно! вы практика-с, а они налетающие. (Громко.) Вы, господа, что прикажете?

Гривенничкин. Спрашивай у князя.

Резинкин (вставая). Сделайте милость, нельзя ли без меня? Я жертвую два целковых на братью, а мне позвольте…

Лососинин. За кого нас принимаешь!

Гривенничкин. Мы ведь не нищие.

Муха. Ясновельможный пан, а мы хлопцы его. Держал нас целый год на том, на сем, да на годовой праздник выкидывает на всю братью два целковых.

Резинкин (садится снова). Право, я не думал вам в обиду, а так… как-то дико, с непривычки. Только уговор, братцы, не более двух целковых.

Муха. Торгуйся, еврейская душа!

Резинкин (ударяет кулаком по столу). Черт побери! оставаться, так оставаться. Спрашивайте сами…

Лососинин. Вот это по-братски! (Половому.) Сладкой водки на всех… гвоздичной, забористой, да на закуску окорок ветчины, да поросенка под хреном.

Половой. Мигом-с, по-щучьему нырянью, по-птичьему летанью.

Лососинин. Постой, малец, уговор лучше денег. Хоть я приказываю, а платит вот этот господин. Так ли, Резинкин?

Резинкин. Уж, конечно, я плачу! Видишь. (Показывает деньги.)

Половой. Слушаю-с. (Уходит.)

Разнесенский (в сторону). Ох! ох! быть беде — умываю себе руки.

Муха (дворовому человеку). А ваша милость тутошние или из уезда?

Дворовый человек. Из уезда, по делу здесь.

Муха. Смею спросить, не арендовать ли городскую землю приехали?

Дворовый человек. То есть нанять… хотелось бы.

Муха. Дельце в нашем столе — к услугам вашим писец Муха… Муху так и спросите. (Пожимают друг другу руки.)

Дворовый человек. Муха? что-то нелюдское прозвище!

Муха. У нас там все так. Статейка знатная, только — дорогонька будет, пойдет за тысячу в год.

Дворовый человек. Плевое дело! (Половой приносит закуску и графин водки.)

Лососинин (тихо Резинкину). Денежный человек, кажись, твоего стана помещик: не пригласить ли?

Резинкин. Как хочешь.

Лососинин (дворовому человеку). Не угодно ли удостоить с нами закусить.

Дворовый человек. Почему ж не так: вы люди благородные — я люблю веселую молодежь. Нынче ваш гость, а там мой черед: угощу по-нашенски. (Все пожимают ему руку.)

Гривенничкин. Просим, дорогой гость, для почину. (Дворовый человек пьет водку, за ним другие.)

Дворовый человек (Резинкину). За здоровье ваше, господин.

Гривенничкин. За здоровье письмоводителя!

Муха. Быть ему высокоблагородным!

Лососинин. Подымай выше — нашим начальником!

Разнесенский. Дай Бог ему хорошую женку! (Резинкин целует его с чувством; все поздравлявшие, кроме Разнесенского, держа поднос с водкой, подходят к Резинкину.)

Резинкин. Увольте, господа! Ведь я никогда ничего не употреблял.

Все (кроме Разнесенского). Нельзя, нельзя, надо же благодарить; ты нас кровно обидишь.

Резинкин (встает и берет рюмку с водкой). Благодарен вам, господа, за доброе пожелание (Выпивает полрюмки.) А!.. (В сторону.) Право, недурно; сладко, и как-то по жилкам мурашки…

Лососинин. Голубчик, дружок, скажи, как будешь нашим отцом-командиром, не станешь нас распекать да сажать под арест за отлучку, например, в трактир?

Резинкин (охорашиваясь). Уж всеконечно нет.

Лососинин. Врешь, жулька, зачванишься, посадишь… право, посадишь.

Резинкин. Посмотрите, я и дежурство уничтожу и всем выдам вперед полугодовое жалованье.

Лососинин. Добрейшая душа! Любо с таким командиром и служить!

Гривенничкин. Добрейшая? а зло на дне оставляет. Видишь, ты отбил у меня важное место, а я на тебя сердца не имею. Люблю тебя и теперь, как брата (целует Резинкина.)

Разнесенский (в сторону). Предатель!.. (Вслух.) Не пей более, послушайся меня.

Лососинин. Что за дядька!.. Александр Парфеныч не под начало к тебе пошел — уж не дитя; скоро у самого под командой целый стан будет.

Резинкин. В самом деле, разве я ребенок?.. (Выпивает всю рюмку.) Славная вещь!.. Как-то веселей, отважней! (Встает и, заложив руки в карманы, важно прохаживается.) Приди-ка теперь сам начальник, я так отвечу ему.

Лососинин. А милостивца, виновника нынешнего торжества, забыли? Надо бы шипучки.

Резинкин. За здоровье доброго начальника шампанского!

Лососинин (половому). Слышь, две бутылки и стаканы. Да винцо-то из немецкого погреба.

Половой. Знаю-с. (Уходит.)

Муха (дворовому человеку, поглаживая его платье). А какое у вас на фрачке славное суконце!

Дворовый человек. С барских плеч… не подумайте… я хотел сказать: это дрянь, с барских плеч моих пойдет слуге. А вот как вчера купил кусок, по десяти целковых аршин… поверьте, я вам не лгу, настоящий атлас!

Муха. Должно быть суперфин!

Дворовый человек. Я вам скажу, и чистить должно быть легко-с (закусив губу.) На первое знакомство, позвольте вам на парочку…

Муха. За что ж? помилуйте… впрочем, от добра не отказываются. (Берет дворового человека под руку и прохаживается с ним по комнате, тихо разговаривая. Слышны звуки, шарманки.)

Резинкин (бросается к окну и, отворяя его, разбивает стекло). Шарманщик, сюда!

Лососинин (откупоривая бутылки и разливая вино в стаканы). Дело мастера боится! (Половой подносит вино.)

Резинкин (с стаканом в руке). Многие лета доброму нашему начальнику, виновнику нынешнего торжества! (Пьет; все за ним берут стаканы и пьют.)

Лососинин. Внуши ему Господь почаще такие приказания казначею! (Потише.) Да поменьше рылся бы в бумагах и побольше подписывал их, не читая!

Гривенничкин. Многие лета!..

Муха. Несчетные лета! Да к просителям пореже бы выходил! Бывало, и вьюн не проскочит меж нас, а теперь… фу! личная корреспонденция! (Показывает рукою, что улетела.)

Лососинин. Не тужите… Напрыгается… обойдется!

Гривенничкин. Ну-ка, еврей, откалывай!

Музыкант (жидовским выговором). А какие зе мы евреи! Обизаете. Мы немцы з Польши.

Резинкин. Что-нибудь новенькое!

Разнесенский. Театральное!

Музыкант. Мы споем и сыграем вам, господа, комедию… В нашу сторону приезжал какой-то сочинитель… ученый такой, что Боже упаси!.. приятель нам был — стуцку славную нам подарил на прощанье. (Надевает на себя чепчик с женщины, а на нее шляпу; женщина вертит шарманку и поет; музыкант поет и смешною мимикой старается выразить действия лиц из песни.)

Все. Браво, браво!

Лососинин. Каков секретарь!

Музыкант (продолжает играть и петь).

Гривенничкин. Хорошо; только странно, братцы, как тут Амфала, жена нашего регистратора, попала?

Муха. Кто его знает! Может, и знает! Ох, эти сочинители! (Показывает на затылок.) здесь сидят…

Гривенничкин. Кабы моя воля, я бы ни одному и места не давал нигде. Ты Думаешь, он с тобою знакомство хочет вести? Как же! шиш… грешки наши подмечает да зараз в комедию, как в рамочку, вставит.

Лососинин. Эх, братцы! у вас христианской-то души нет… ведь надо и им чем-нибудь поживиться? Пускай там себе пишут… все романы — романее!.. а мы себе…

Разнесенский. Знаете пословицу, не мечите бисера… (Дворовый человек шепотом говорит Гривенничкину.)

Гривенничкин (указывает на Резинкина). Скажите ему, хозяину.

Дворовый человек (Резинкину). Что-с шарманка? Трын-трава!.. Прогоните их… Я вам доложу, Александр Парфеныч, какой лихой табор цыган прикатил сюда… здесь внизу и остановились. Просто — браво! А Наташа у них, я вам доложу — мое почтение… деликатес! Ни одной горничной такой смазливой в городе нет. Как заноет да зальется, что твой соловей в собранском трактире! Так жилки все и трясутся.

Резинкин. А поцеловать можно?

Лососинин. Целковый за поцелуй.

Резинкин. Целковый? Эка невидаль!

Дворовый человек. А пойдет старая Матрена плясать да косточками потряхивать, так животики надорвешь.

Гривенничкин. Скомандуйте Александр Парфеныч!

Резинкин. Цыган!.. живее!

Половой. Слушаю-с, только меньше десяти целковых не пойдут.

Резинкин. У меня не умничай, щенок!.. Цыган!

Дворовый человек. Кстати, шампанского!.. слышишь? (При слове «цыган» входит группа их на сцену.)

Один из цыган (постарше). Слышали мы, что молодежь знатная пирует, так мы и дожидались у дверей… Кликнули — тут и есть, перед вашею милостью, как лист перед травою. (Начинаются пляска и песни цыганские; раздаются возгласы пирующих: «Лихо! браво!» Резинкин любезничает с хорошенькой цыганкой и целует ее, потом ложится на диван, склоняется головой на подушку и засыпает.)

Лососинин. Князь заснул, пора и по домам!

Гривенничкин (ему тихо, упираясь коленкой в стол). Не уронить ли стол с посудою? заплатит дурачина.

Лососинин (тихо, махая рукой). И без того довольно. Я считал верно, копейка в копейку, остаток на ниточке. (Вслух.) Баста!

Муха. А кто расчет сделает?

Лососинин. Разумеется, дядька его. (Указывая на Разнесенского.)

Разнесенский. Поневоле; не бросить же товарища за хлеб-соль! За кем же последняя бутылка?

Муха. Спроси у господина. (Указывает на дворового человека.)

Дворовый человек. Нет, господа, с меня взятки гладки. Заплатит кто-нибудь из вас, только не я. Половой! принеси ливрею мою, что у тебя в закладе: пора ехать с барином за каретой. Теперь возьмешь фрак в заклад, а к обеду я за ним прибегу да опять отдам ливрею.

Разнесенский, Гривенничкин и Муха. Лакей?..

Дворовый человек. И лакей вашего начальника. (Скидает с себя фрак и надевает принесенную половым ливрею.) Правду-матку сказать: благородные, а куда как неблагородно поступили с своим товарищем! Этого и наша братья лакейство не сделает. Наше почтение; благодарим за компанство и угощение. (Уходит.)

Разнесенский. Вот тебе и честная компания… Урок на грядущие времена!

Лососинин. Эка беда!.. Страшно небось!.. Не первую зиму волкам зимовать! (Гривенничкину тихо.) Магарычи за тобой: кажись, на славу окопировал! (Указывая на Резинкина.)

Гривенничкин. Мастер! в один час обрил, остриг и уконтентовал. Ха, ха, ха!

Разнесенский (поглаживая у Мухи сукно на рукаве). Да, брат, кажется, и тебя дворовый человек славно окопировал в сукнецо суперфин. (Муха отворачивается с сердцем и уходит, за ним Лососинин и Гривенничкин.)

Половой (подавая бумагу Разнесенскому). Вот и счет вашей милости.

Разнесенский (берет счет и читает):

За штоф водки 1 р. 50 к.

За три бут. шампанского 12"–"

За ветчину и поросенка 1"65"

Шарманщику 1"–"

Цыганам 10"–"

За поцелуй цыганке 1"–"

За разбитое стекло — "75"

Итого 27 р. 90 к.

Всего остатку от 29 рублей 1 руб. 10 коп. (В сторону.) Ободрали деревцо, только что хотело одеться листиками. А делать нечего, приходится расплачиваться. Пожалуй, позовут полицию… хуже будет. Из чего мне в чужом пиру похмелье? (Вынимает деньги из жилета Резинкина.) На место денег положу роковой счетец — пусть поверит. Бедный Резинкин! что будет с тобою завтра. (Половому.) Вот деньги. Сдачи и извозчика. (Поднимает Резинкина и берет его в охапку.) О, горе нам! о, страшная для нас невзгода!

Половой (в сторону). Хоть бы слепой гривенник на водку! (Занавес опускается.)

Прежняя комната в доме столяра.

Груня (одна). Отец не ночевал дома. Видно, где-нибудь достал денег; опять задаток получил и опять прогуляет. Доживем до беды! Да и Александр Парфеныч не приходил вчера. Что-то сердце-вещун так и ноет… А узнать не от кого. (Садится за работу.)

Груня и Поддевкина.

Поддевкина. Бог помочь! одна-одинехонька, моя голубка, и все за работой?

Груня. Благодарю вас, Мавра Львовна!.. Нам, бедным людям, грех сидеть сложа ручки. Вот и ваша дочка немного отдыхает.

Поддевкина (шаря везде и все рассматривая). Ну, моя Прасковья Степановна дело иное; между нами сказать, может скоро совсем работу бросить да орешки пощелкивать: пора! Она у меня приданница богатая. Триста целковых у ней в Приказе, полтораста на свадьбу в сундуке припасено, а платьев дареных не перечтешь, словно у какой графини. Да что, мать моя, у тебя платочек на плечиках новенький?

Груня. Вы видали его уж на мне.

Поддевкина. Ох, ох! нельзя, кровь своя! А тружусь, родная, в поте лица. Посидеть ли около больной, мух обмахивать, гробовой ли убор припасти да поплакать по покойнику или покойнице, приданое ли закупить али весточку горяченькую по секрету передать — везде, все я, Мавра Львовна Поддевкина. Никто лучше меня не угодит. Грех таить, и побранить кого надо за своих благодетелей, побраню… разругаю, в грязь втопчу… не трогай наших! А все по большим, знатным домам! (Подойдя к шкапу.) Что это у тебя, голубушка, между нами, носик у чайника отбит?

Груня. Отбит, Мавра Львовна.

Поддевкина. Что-то ложечки серебряной с чернью не видать, да из трех одной чайной?

Груня. Не видать — в закладе.

Поддевкина (возвращаясь к Груне). Вчера был у вас помещик Подснежников?

Груня. Был.

Поддевкина. Между нами сказать, он тебя так расхваливает; по словам его, и девицы нет краше и разумнее. Не красней, голубка моя; стыда тут нет никакого: человек благородный, интересный, 60 душ, после отца-скопидома сундук с деньгами в кладовой; а ты ведь, барышня, девица честная, весь квартал про тебя худого слова сказать не посмеет.

Груня. Верю очень, что Подснежников человек недурной; да меня к чему тут приплетать?

Поддевкина. К слову пришлось, матушка, не гневись… Дай Бог ему подругу пригожую и добрую!.. Ты знаешь, моя Прасковья Степановна шьет на него белье…

Груня. Знаю.

Поддевкина. Все голландское, тончайшее, аки паутина, между нами. Угодила ль ему дочка вчерашнею работою — правда сказать, словно мелким бисером вывела — аль на сиротство ее сжалился, аль по нраву ему пришлись добрые речи об тебе, возьми, да заплати ей вдвое за работу.

Груня. Видно, вчера такой счастливый день выдался, всем подарки были.

Поддевкина. Счастливый? Бог знает, родная! Иному талант впрок, другому на погибель. Ох! ох!

Груня. Вы так тяжело вздохнули, Мавра Львовна, что у меня в сердце отдалось. Уж не с отцом ли что случилось?

Поддевкина. Что ему? Отец твой в деньгах, долги платит, дерева накупил, работников понанял да и себя не забывает. Кутит напропалую!

Груня. Где ж он денег взял?

Поддевкина. Не хочу грешить, не знаю. Нет, мать моя, я про другого говорила. На кого напасти не бывает, да беда беде бывает розь — от иной и век не опомнишься. Как не вздыхать? сиротинка…

Груня (в сторону). Сирота?.. уж не с ним ли что?

Поддевкина. Только между нами; Грунечка, по большому, большому секрету. Коли выйдет от нас прежде времени, погубим малого ни за денежку. Вот видишь, душа моя, вчера, в счастливый-то день… пожаловал соседу твоему, Саше Резинкину, набольший их тридцать целковых на окопировку…

Груня. Так что ж?

Поддевкина. А он — и прогуляй их.

Груня (у ней выпадает шитье из рук). Прогулял?.. Не может статься, Мавра Львовна: он не пьет вина, все знают… Верно, злые языки распустили.

Поддевкина. Грех сказать, малый скромный, непьющий, уважительный такой, все меня мамашей зовет… Посватался бы за дочку, обеими бы руками отдала. Да, видно, нашло вражеское искушение!.. А вот как было дело: пойди он к портному с Ксенофонтом Кирычем… знаешь, книжник, долговязый такой… заказывать одежду, а тут подкарауль его сорванцы, писаришки, что ни мелочь, да и утащили его почти силою в русский трактир. Сначала водочки… Саша и руками и ногами… нет таки одолели окаянные. Знаешь, человек непьющий, много ли надо? С одной рюмочки голова пойдет кругом. А как забрало, давай шампанского, да шарманку, да цыган… С хорошенькой цыганкой, говорят, и поцеловался. Только между нами, родная, ради Бога.

Груня (вставая). Господи! Господи! какой позор! Чай, целый город знает; не дошло бы до начальника?

Поддевкина. Все денежки-то и прокути… осталось три двугривенных, сама-таки, сама сочла до полушки.

Груня. Какая беда! погубил он себя.

Поддевкина. Бедная мать так и разрывается; я сама на вдовьи слезы вдоволь наплакалась, да и моя Прасковья Степановна — кажись, девка что твой дуб — и та подалась…

Груня. Что-то с ним будет?

Поддевкина. Командир-то у них строгий, шутить не любит. Говорят, слово сказал, так его хоть громом ошиби, а уж от своего не отступится. Важное место было обещано Саше — теперь не видать ему, как ушей своих! Это еще не беда, а толкуют, за пьянство и мотовство из службы выгонят с худым аттестатом…

Груня (в сторону). Нет, не допущу до этого! Я спасу его.

Поддевкина. Мать, старуха горемычная, не переживет этой беды. Да вот и она, голубка, на помине легка. (Входит Резинкина и сын ее.) Может, что между вами… по секрету… не хочу мешать: прощай, душа моя!

Груня, Резинкина и Резинкин. Мать останавливается в средине комнаты, сын остается у дверей.

Груня. Милости просим, сюда, присядьте, дорогая и редкая гостья.

Резинкина. Нет, не тронусь с места, пока не простите меня, Аграфена Силаевна. Мне и глаза-то стыдно на вас поднять.

Груня. Я на вас не сержусь: вы меня ничем не обидели.

Резинкина. Как ничем? Я ли не позорила вас с отцом, на чем свет стоит, и все из-за этого негодяя? Приношу повинную голову: не секи ее по доброте души своей.

Груня. Если вы меня бранили, так я, конечно, сама огорчила вас чем-нибудь. Сын ваш, может быть, ходил к нам слишком часто против вашей воли, а вы, мать, знаете лучше, хорошо ли это было для него. Поцелуемтесь же в знак мировой.

Резинкина (обнимает ее). Распрекрасная моя, Аграфена Силаевна, сердечная ты моя Груня! Ох! кабы выпутать из беды этого негодяя, назвала бы тебя со всею радостью невестушкой своей. Поддевкина здесь была, а где она была, там, наверно, знают про мое несчастье.

Груня. Знаю все. Молодой человек покутил немного; с кем этого не бывает! Мы с вами поправим беду.

Резинкина. Благодетельница моя! Спаси его и меня от позора, от беды неминучей. Ты девушка разумная, ты все разочла, какая злая участь его ждет. Деньги дал главный начальник — пропил их, прокутил с цыганами, с лакеями!.. Легче б ослепнуть и оглохнуть… не видала бы, не слыхала бы этого позора! Муж мой служил весь век свой честно, без укору, а сына… выгонят из службы, может статься, хуже что будет (плачет). Он сказал мне: одна Аграфена Силаевна может спасти нас. Если хочешь, повалимся оба тебе в ножки.

Груня. Боже сохрани!.. Вы знаете, конечно, от сына вашего, что благодетельница моя подарила мне пятьдесят целковых.

Резинкина. Сказал он мне.

Груня. Александр Парфеныч! может ли портной сшить вам платье в двое суток… хоть бы заплатить все пятьдесят рублей?..

Резинкин. Сошьет в одне сутки и менее, нежели за тридцать рублей серебром, честное слово!

Резинкина. Честный человек, нечего сказать!.. Нет, мать моя, теперь не дам ему денег в руки — вышел из веры. Сама пойду с ним к портному… (Слышен крупный разговор в сенях. Мамаев входит и сквозь отворенную дверь говорит.) Говорят, приходите завтра, теперь не до работы. Кстати, захватите и дерево ореховое у купца.

Те же и Мамаев (пьяный.)

Груня. Отец!.. тс!.. (Резинкиной тихо.) Уложу его, а вы приходите через четверть часа, стукните в окно, я вам подам деньги.

Резинкина. Родная ты моя! невестушка ты моя дорогая!

Резинкин (подойдя к Груне). Что мне сказать? Язык не двигается… Накажи меня Господи, если я когда забуду, что вы для меня нынче сделаете.

Груня. С вами я тогда буду толковать, когда вы от начальника явитесь ко мне в новом платье.

Мамаев. Эти зачем?.. Опять браниться? Баба-яга?

Резинкина. А вот назло вам, Силай Ермилыч, мы поцелуемся с твоей и моей дочкой, да вот как! (Обнимает крепко Груню и уходит с сыном.)

Мамаев и Груня.

Мамаев. Видно, мировая… давай Бог! Сашка славный малый!.. Поцелуй и ты меня, Груня. (Целует дочь.) Хмелен, душа моя, виноват, больно виноват… (Плачет.) В последний раз… Спать иду, а завтра… за работу… и денежки скоро все твои отдам… отдам, говорю тебе. (Шатаясь, уходит в боковую дверь.)

Груня (одна). Слава Богу, ушел скоро! (Идет к шкапу, потом к двери, в которую вошел отец, и прислушивается.) Заснул… (Возвращается к шкапу и вынимает ключ из кармана.) Как руки трясутся, точно чужое добро беру. Отчего ж?.. отдаю с радостью!.. Может быть, и от большой радости!.. Судьба моя и его в этих деньгах. (Отпирает ящик в комоде и потом вынимает шкатулку.) Сердце стучит, как маятник! Смелей, дурочка!.. (Отпирает шкатулку). Недолго сидели в клетке, пташки мои; ступайте на волю, гуляйте себе!.. (Ищет деньги в шкатулке: сильный испуг изображается на лице ее.) Помню хорошо, тут положила… подле заветного колечка… кольцо цело… Деньги?.. Где мои деньги?.. (Роняет шкатулку и стоит несколько минут, как безумная; придя в себя, горько плачет.) Отец!.. Ты это сделал… (Немного погодя слышен стук в окно, она встрепенулась, и долго, озираясь, прислушивается; опять стучат в окно.) Они!.. Идут!.. Что сказать?.. Украл у дочери деньги?.. Разойдется по всему городу… Нет, скроем… он все-таки отец мой. (Поднимает шкатулку и прячет в комод, который второпях неплотно притворяет.)

Груня, Резинкина и Резинкин.

Резинкина. Мы постучались… подождали… опять постучались… не подаешь голоса! Посмотрели в окошко ты одна… потолковали, да и вошли к тебе. Да что с тобою?.. У тебя и язык отнялся… стоишь словно громом тебя пришибло.

Резинкин. Что с вами, Аграфена Силаевна? Ради Бога, скажите.

Груня. Ничего… так…

Резинкин. Не подать ли холодной воды? не сбегать ли за лекарем?

Резинкина. Спрыснуть бы ее; не сглазил ли кто?

Груня. Нет, мне ничего не надо. Чего вы хотите?..

Резинкина. Груня, душа моя, неужели ты забыла? Так скоро?.. Вспомни, сама обещала… деньги…

Груня. Деньги?.. Да… забыла… нет, не забыла, только…

Резинкина. Что ж только?

Груня. Не знаю… как вам сказать.

Резинкина. Раздумала, что ли? жаль, что ли, стало?

Резинкин. Вспомните, я погиб… спасите меня, на коленах вас умоляю… (Становится на колени.)

Груня. Спасти… не могу…

Резинкина. Тронься, каменное сердце!

Груня. Говорят вам, не могу.

Резинкина. Вот добрая-то душа! вот невестушка дорогая! сама вызвалась… и такая и сякая… все, что у меня есть, то ваше… себя отдам… Славно сыграла камедь! А я еще хотела у ней ручку поцеловать! этого и адская ехидна не сделает.

Груня. Бог свидетель, не могу.

Резинкина. Встань, негодяй!.. Твоя ведь любезная!.. С этого дня чтоб и ноги твоей не было в этом доме; не то прокляну тебя.

Резинкин (вставая). Так вот ваша любовь, ваши обещания! Нет, вы меня никогда не любили. Сжальтесь, я погибаю… (Груня качает головой.) Нет ответа.

Груня. Нет.

Резинкина. Пойдем отсюда: мы найдем и без нее. У нас уже полажено с Поддевкиной; пришла к этой, хотела только Сашеньку потешить. Та хоть благородная, наша сестра; а эта… видно, из мужичек.

Резинкин. Слышите… чтобы спасти меня, я решусь исполнить волю матери моей… слышите, Прасковья Степановна будет моей женой… Все нипочем!.. Так прощайте, Аграфена Силаевна, прощайте, и навсегда. (Уходит, рыдая, за матерью.)

Груня (остается несколько минут на одном месте). Меня бьет лихорадка… в глазах мутит… (Идет, шатаясь, сначала к правой двери.) Нет, не туда… там отец мой; (поворачивает к левой двери) сюда, в темный чулан, в твою спальню, барышня!.. Умираю… помогите! (В изнеможении падает у двери; на ее крик прибегает полусонный Мамаев.)

Груня и Мамаев.

Мамаев. Я слышал крик… звали на помощь… Не во сне, нет, почуяло сердце… Груня! где ты?.. Валяется на полу… Она!.. Жива ли еще?.. Узнала, что пьяница-отец украл у ней последнее добро… ведь хрупкое создание, как воск… долго ль до греха? (Становится перед Груней на колени, берет ее за руки, целует их.) Груня, голубка моя, дитятко мое дорогое! промолви хоть словечко… Не подает голосу, не шевельнется… Уж не убил ли я ее?.. Отец милосердый! сжалься над ней, не для меня, окаянного, а для нее… Ведь агнец чистый, непорочный, ангельская душа!.. Дай еще ей пожить на белом свете и увидеть красные денечки… и коли я с нынешнего часа возьму в рот хоть каплю проклятого зелья, разразись над моей головой всеми лютыми бедами: пусть умирать буду без покаяния, пусть бросят меня в глухую трущобу, как зачумленную собаку, и воронья расклюют меня. Слава Богу! сердце бьется… Побежать к лекарю… к добрым людям… Помогите, помогите… отец убил родную дочь свою! (Убегает.)