Согласно суфийской герменевтике, человеческий разум не способен самостоятельно постичь
трансцендентные предметы.
Со временем он начинает интересоваться философией, описывающей
трансцендентные предметы.
Отказ от «удвоения реальности» мотивируется обычно необходимостью решения т.н. проблемы «
трансцендентного предмета знания», т.е. проблемы существования и мыслимости предметов (реальности) за пределами «непосредственно данного».
Но, называя предмет, поскольку он независим от мышления, трансцендентным, она должна, прежде всего, допустить как
трансцендентный предмет, так и то, что этот предмет каким-либо образом познаётся, так что ей остаётся лишь исследовать, что есть трансцендентное и как оно делается имманентным, или входит в мышление.
Первый путь, как было сказано, исходит из действительного познания и старается дойти до
трансцендентного предмета.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: ржавчинник — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Как только мы помыслили вещь в качестве «
трансцендентного предмета», она в тот же миг стала частью нашего опыта, т.е. стала чем-то существующим в пределах сознания, поскольку мысль становится содержательной только через указание на свой предмет, на то, что в этой мысли мыслится.
Таким образом, если идея трансцендентного действительно имеет в виду то содержание, которое в ней подразумевается, т.е. сам
трансцендентный предмет, то эта идея может быть лишь продуктом прямого доступа субъекта к чему-то поистине трансцендентному, а значит, и, одновременно, имманентному, нашему сознанию.
Пути теории познания, о которых мы здесь говорим, оба должны привести к определению
трансцендентного предмета познания, а следовательно, в этом смысле они оба имеют трансцендентально-философский характер.
Таким образом, данный способ элиминации субъективного оказывается не самостоятельной, замкнутой в себе точкой зрения, но зависит от решения других теоретико-познавательных вопросов – в частности, зависит от решения проблемы статуса «
трансцендентного предмета» (см. гл.4).
Мышление, отличаемое от познания и способное соотнести его результат с трансцендентной реальностью, возможно благодаря имеющимся у него понятиям о
трансцендентных предметах.
Выражаясь в терминах логики и теории знания, вера, согласно этому воззрению, есть суждение о
трансцендентном предмете – суждение, которое не может быть проверено непосредственным опытом.
Замысливая «
трансцендентный предмет», мы тем самым пытаемся генерировать мысль, которая отрицает собственную принадлежность к классу мыслей, т.е. утверждает сама о себе: «я не мысль», что противоречиво.
Как только мы помыслили какой-либо «
трансцендентный предмет» (например, мозг человека, как «объективный» источник сознания), то этот предмет, как мыслимый нами, уже становится имманентным нашему сознанию.
В этом случае элементы опыта, поскольку они уже не есть части моего сознания, вполне можно истолковать как «сами вещи», т.е. как те самые «
трансцендентные предметы», возможность помыслить которые мы и пытаемся объяснить.
Этот способ решения проблемы возможности мыслимости
трансцендентного предмета известен в философии как интуитивизм или неореализм.
– Именно, можно, во-первых, начать с анализа действительных актов познания, как психических процессов, с тем, чтобы отсюда постепенно дойти до
трансцендентного предмета, и, во-вторых, можно попытаться достигнуть возможно скорее сферы трансцендентных предметов и определить их «чисто» логически без отношения к психическому акту познания.
Под
трансцендентным предметом мы не разумеем некоей трансцендентной действительности, по сравнению с которой данная нам непосредственно реальность не может уже быть названа собственно действительностью; точно также под познанием трансцендентного мы отнюдь не понимаем какого-то особого «мышления», принципиально отличающегося от «опыта».
Итак, даже самый имманентный вид познания бытия, который только можно себе представить и истинность которого не пытался ещё пошатнуть ни крайний эмпиризм, ни сенсуализм, несомненно, указывает на форму познания и на вопрос об её
трансцендентном предмете.
Только в тех случаях, где есть опасность недоразумений, мы будем явно указывать, что
трансцендентный предмет мы ищем только для формы познания, но отнюдь не для содержания, и что мы спрашиваем поэтому только о путях, которые приводят к этому предмету формы.